— Я знаю почему! — кричала Нанда. — Полиция повсюду рыщет из-за этого скота, который ходит по городу и убивает всех подряд! Не поймают ведь все равно, а мы, значит, должны страдать! Короче, факт тот, что все попрятались и товара нет.
— Тсс! — Энеа приложил палец к губам: на них оборачивались прохожие.
Нанда повисла у него на локте, дрожа всем телом: она понимала, что это еще не кризис, что ей просто страшно остаться без героина, но взять себя в руки не могла. Энеа, нахмурясь, шагал вперед и думал, что же предпринять. Но тут девушка подсказала выход:
— Надо куда-нибудь поехать — в Прато, например, или в Пистойю. У тебя есть машина? На машине мы бы мигом добрались.
Энеа вдруг пришло в голову, что если он сейчас пойдет у нее на поводу, то впредь уже никогда и ни в чем не сможет отказать. Надо бы соврать, мол, машина сломана, мелькнула мысль. Но Нанда, словно угадав его намерения, снова завела свою песню о том, что вскроет себе вены, и наконец-то все кончится, и что уж лучше бы ее прикончил маньяк, вместо того чтоб убивать невинных юнцов.
— Успокойся, да успокойся же! — шептал Энеа. — Что-нибудь придумаем, вот увидишь. Но ты должна мне обещать: это в последний раз, потом ты с этим покончишь.
Нанда усердно закивала, и тогда он отправил ее домой, на улицу Ренаи, сказав, что заедет за ней на машине. Она попыталась было воспротивиться:
— А вдруг ты обманешь? Нет уж, я с тобой! — Ее дрожь уже напоминала судороги. — Ну возьми меня с собой, пожалуйста! Я где-нибудь спрячусь и буду тихонько сидеть, так что меня никто не увидит, ну прошу тебя!
Но Энеа все-таки настоял на своем. Оставшись один, он подумал о том, что скажет матери, и у него пропала всякая охота идти домой. Не лучше ли попытать счастья у Джорджа Локриджа, ведь перед его лавкой всегда стоит старый драндулет, который вроде на ходу.
Энеа повезло: англичанин оказался дома и дал ему машину.
9
Зима пришла и ушла, а город и окоченевшие оливковые деревья на холмах, казалось, никак не могли оттаять. Но Матильда и в холода не изменила своей привычке выходить из дома по утрам, часов в десять, укутавшись в старую каракулевую шубу и толстый шерстяной шарф. Она двигалась обычно на север не в силах налюбоваться плавными очертаниями холма, поднимавшегося до самого Фьезоле. Проходя по площади, останавливалась взглянуть на изящный портик церкви Св. Доминика и небольшую колокольню. И, бывало, доходила до улицы Рочеттини или еще дальше, до Фьезоланского аббатства.
Ей часто делали комплименты: «Вы так молодо выглядите!» И она знала, что этим во многом обязана ежедневным долгим прогулкам. Действительно, кожа у нее была все еще гладкая, упругая, хотя в последнее время — она отмечала это, глядясь в зеркало, — щеки чуть-чуть обвисли, а возле рта залегли резкие складки — признак душевной борьбы.
Становилось теплее, в воздухе веяло весной. Пришло время наведаться в Импрунету — проветрить дом и спросить отчета с управляющего. Однажды утром Матильда сообщила о своем намерении сыну.
— Немного разберусь с делами, и поедем вместе, — ответил Энеа.
Матильда поглядела на него с недоумением. Какие дела, ведь он же перешел на полставки? Но спорить не стала, заметила только:
— Хорошо бы поскорей, дом, наверно, промерз насквозь. И мебель, и картины — все отсырело. Бьюсь об заклад, Анджолина за целую зиму ни разу окна не потрудилась открыть.
В Импрунете она собиралась, кроме всего прочего, устроить небольшую ревизию, поскольку происшедший недавно инцидент насторожил ее. Как-то вечером Матильда пригласила на ужин Андреино Коламеле и нескольких коллег покойного мужа и, накрывая на стол, не смогла найти в буфете антикварную салатницу, за что сделала строгий выговор служанке Саверии, заявив, что взыщет из ее жалованья.
— Это большая ценность, такие на бархате выставляют в антикварных магазинах.
Саверия ответила, что понятия не имеет, о какой салатнице идет речь, и Матильда еще пуще раскипятилась.
— Да если хотите знать, это вещь восемнадцатого века, работа французских мастеров, с редчайшей голубой росписью!
Саверия служила в доме уже больше двадцати лет и хорошо усвоила правила, которые следует соблюдать в отношениях с хозяйкой. Матильда, как госпожа, имела право давать волю своему гневу, а Саверия обязана была принимать это как должное, что и делала, памятуя о том, что здесь ее облагодетельствовали. Она перебралась на Север из Базиликаты[20], после того как двое ее сыновей обзавелись семьями во Флоренции, бросив вдовую мать на произвол судьбы. По годам Саверия еще вполне могла работать, к тому же гордость не позволяла ей сидеть у кого-то на шее, и, наведя справки, она узнала, что некая знатная дама ищет прислугу на целый день. Саверия выяснила адрес и явилась в дом без всяких рекомендаций. Матильда сразу сообразила, что такая служанка — просто подарок судьбы, но окончательного ответа не дала: сперва через друзей получила в квестуре необходимые сведения о женщине, о сыновьях и только потом наняла ее.