Наконец Брайан выдохся, утомленный собственным монологом. Он слегка захмелел и, пожелав нам доброй ночи, пригласил назавтра совершить с ним объезд долины Олоболоди. Затем нетвердым шагом поплелся в свою отшельническую обитель на каменистом склоне.
— Славный человек, — сказала Ивонн, провожая его взглядом.
Я согласно кивнул и спросил:
— А где Джо?
Она вскинула глаза.
— Почему вы меня об этом спрашиваете?
— Мне казалось, что вчера вечером вы подружились.
Она передернула плечами.
— Вчера ничего не было, а сегодня он уже нашел кого-то еще.
Таков наш Джо, подумал я. Не из тех, кто готов терпеливо ждать, пока все само собой сладится. Я снова заказал пива, а для Ивонн — джин с тоником.
Туристы один за другим вставали с кресел и отправлялись на покой. Взошла луна, огромный яркий диск, — такая же, как и в прошлую ночь: она затопила долину холодным белым светом. В охотничьей гостинице было заведено в лунные ночи выключать освещение на террасе, так чтобы туристы могли погрузиться в романтическое очарование тропической ночи. Инстинктивно все понизили голос, перешли на шепот, прислушиваясь к хрюканью диких кабанов и всплеску мутноватой воды под копытами буффало.
Мы с Ивонн сели в кресла. Терраса почти опустела, лишь несколько пар — рука в руке, плечо к плечу — продолжали сидеть словно в оцепенении. Я тоже чувствовал на себе завораживающее действие лунного света, который словно бы умиротворял душу.
Первые два дня меня слишком одолевали заботы, чтобы я мог по достоинству оценить прелести француженки. Теперь же, когда мы оказались наедине, под этой луной, все мои заботы вдруг отдалились, исчезли.
Она спросила, женат ли я.
— Нет пока.
— И я не замужем.
— Знаю.
— Чем вы все-таки занимаетесь? — спросила Ивонн.
— Я телохранитель! — выпалил я, скорее всего находясь под действием лунного дурмана.
Она тряхнула головой и засмеялась:
— Охрана гостиницы, не так ли?
Я тоже рассмеялся и вспомнил, как искрилась ее кожа от воды.
— Что же у вас за профессия все-таки? — повторила Ивонн. — Только без вранья!
С какой стати я должен говорить ей правду?
— Я же сказал, телохранитель. Сопровождаю тех, кто боится ходить или ездить в одиночку. В данный момент на моем попечении довольно важный господин.
— Тот бизнесмен?
Я кивнул.
— Наверно, трудно поверить, что такой гигант боится незнакомцев, налетчиков и убийц?
— Ну что вы, их все боятся! — воскликнула она.
Мы говорили чуть ли не шепотом, чтобы не мешать романтическим парочкам вокруг нас. Мне хотелось узнать побольше как о самой Ивонн, так и услышать ее мнение о некоторых наших попутчиках. Мы проболтали до глубокой ночи.
Несмотря на сногсшибательную внешность, Ивонн, как выяснилось, страдала от одиночества. На родине у нее почти не было друзей, а родители вечно ссорились и почти не уделяли внимания дочери. Она с ранних лет привыкла быть одна, но временами одиночество ее пугало.
Я сказал, что, пока она со мной, ей бояться нечего.
— У вас есть оружие?
Я кивнул. По себе знаю, что одиночество скверная штука. Меня оно тоже пугает, сказал я ей.
Ивонн собиралась допить джин и уйти к себе, но теперь, видно, передумала. Придвинулась поближе, и я сжал ее ладонь в своей. Мы молчали, вслушиваясь в звучание ночи. Квакали лягушки, трещали цикады; с бескрайней долины, лежавшей у наших ног, долетел крик какой-то ночной птицы или отдаленный хохот мародерствующих гиен.
В тот вечер мы ушли с террасы последними. Я повел Ивонн к себе. У ее родителей был номер люкс этажом выше.
12
На следующий день за завтраком фон Шелленберг сообщил, что не может пока отправиться ни на одну из намеченных экскурсий по заповеднику. До обеда ему должны позвонить по очень важному делу.
— Не исключено, что мне придется вернуться в Найроби, — сказал он.
Мы сидели за столом вместе с Поссарами. Остальные наши знакомцы еще не спустились. Ивонн ушла к себе только на рассвете, и я не выспался.
Джо появился в дверях под руку с высокой и худой дамой. У нее были огненно-рыжие волосы и белое, как бумага, лицо. Они отыскали столик на двоих в некотором отдалении от нас. Ивонн, скользнув по ним взглядом, подмигнула мне.
Я любовался ее улыбкой и думал о том, что мне незачем спешить в Найроби. Решено, останусь с ней, что бы ни надумал мой немец!
Вэнс Фридмен, стремительно войдя в ресторан, сообщил, что Лео Папино совсем расклеился и решил полежать, так что на утреннюю экскурсию он не едет.
— Что с ним? — спросила Ивонн.
— Жар, — ответил Фридмен. — Говорят, едва не умер ночью. Я, как мог, утешил его. Я ведь и по-итальянски могу, росо-росо. — Американец хохотнул. — Ничего, поправится. Такие коротышки здоровее нас с вами.
Подозвав официанта, он велел отнести пастору завтрак.
— У него жар! — повторил янки и снова захохотал.
Спустя несколько секунд я поднялся из-за стола. Услужливый портье дал мне ключ от номера, в котором остановился Вэнс Фридмен. В ванной комнате я увидел стакан и в нем влажную зубную щетку. Вынув щетку, я взял стакан и поспешил к себе в номер. Там я упаковал его в большой конверт для отправки в Найроби.
Когда я снова спустился вниз, Джо уже суетился в коридоре, торопя с отъездом на утренние прогулки. Наш автобус шел в северном направлении, к горам Чиулу и Сойсамбу. Мы должны были захватить также край суровой пустыни Ньири. К обеду мы вернемся в гостиницу и после непродолжительного отдыха отправимся в долину Олоболоди, богатую баобабами и слонами, затем на юго-восток, к горам Ингито, и, наконец, доберемся до озера Амбосели. Такова была наша программа на день.
Я объяснил Ивонн, что не смогу поехать из-за срочной работы, и она не обиделась.
— Увидимся за обедом, — сказал я и отправился с фон Шелленбергом к нему в номер.
Он вернул мне револьвер. Предоставив немцу заниматься своими делами, я отправился к себе. Надписав на конверте со стаканом служебный адрес Сэма, я спустился к портье. Он заверил меня, что пакет с соблюдением всех необходимых предосторожностей доставят на Харамбе-авеню, как только самолет приземлится в Найроби. Он наотрез отказался от чаевых — видите ли, им это строго-настрого запрещено!
Туристы отправились на экскурсию, и гостиница погрузилась в тишину. Но тут за дело взялись уборщики и горничные — словно целая армия со свирепой одержимостью пошла в атаку на столы, ковры и полы. Терраса опустела, только несколько пожилых пар пили здесь кофе да двое молодых людей устанавливали кинокамеру, собираясь снимать зверей.
Внизу совершали утренние водные процедуры зебры, всевозможные газели и антилопы. Напившись, они укладывались подремать тут же, на зеленой травке.
Я сел в тени под навесом и от нечего делать стал наблюдать за киношниками. Они готовились запечатлеть на пленке стадо слонов, о приближении которых можно было судить по облаку пыли, поднявшемуся в километре от озерка. Еще дальше, над долиной, кружили стервятники.
К одиннадцати часам с уборкой было покончено, и многочисленная гостиничная челядь исчезла. Без особого труда я раздобыл у старшей горничной ключ от всех номеров. Показав ей список на расселение, позаимствованный мною у Джо, я сказал, что должен проверить, как устроились мои подопечные. Я молниеносно обыскал интересовавшие меня номера, перерыв чемоданы, кровати, шкафы, ванные комнаты, и обнаружил массу любопытного: пустяковые сувениры, украденные в гостиницах пепельницы, небольшие порции наркотиков — в основном марихуаны. Но ни пистолетов, ни патронов, ни какого другого оружия не нашел. В полдень я вернул ключ старшей горничной и снова устроился на террасе. Киногруппа все еще снимала четвероногих артистов, искавших спасения у воды от полуденного зноя. Гулко трубили слоны, оттесняя с дороги всякую мелочь. Отсняв несколько сот метров пленки, молодые люди наконец устроили перерыв — наверняка перегрелась камера — и послали официанта за ледяным пивом.