«Задолженность государства была... в прямых интересах той фракции буржуазии, которая господствовала и законодательствовала через палаты,— писал К. Маркс.— Государственный дефицит был как раз главным предметом ее спекуляции и важнейшим источником ее обогащения. По истечении каждого года — новый дефицит. После каждых четырех или пяти лет — новый заем. А каждый новый заем давал финансовой аристократии новый удобный случай обирать государство, искусственно поддерживаемое на пороге банкротства,— оно должно было заключать займы у банкиров на самых невыгодных условиях. Кроме того, каждый новый заем давал лишний случай грабить публику, помещавшую свои капиталы в государственные процентные бумаги, посредством биржевых операций, в тайну которых были посвящены правительство и парламентское большинство».
Ростовщические аферы «высоких банков» все чаще выходили за рамки отдельных государств и приобретали международные масштабы. Еще в начале XIX века Мейер-Амшель Ротшильд выступил посредником при предоставлении займов ландграфом Гессеном-Кассельским Вильгельмом IX королю Дании. Следующим этапом явилось посредничество Ротшильдов при финансировании британским казначейством государств — участников антинаполеоновских коалиций (только по этому каналу через руки братьев-банкиров прошло за 5 лет около 42 миллионов фунтов стерлингов). Наконец, после окончания наполеоновских войн Ротшильды непосредственно становятся во главе грандиозных банковских консорциумов, прочно прибравших к рукам размещение займов почти всем европейским правительствам: Пруссии и Австрии, Испании и Португалии, Неаполю и Пьемонту, Франции и царской России. Только последняя при участии банкирской фирмы «Братья Ротшильды» получила займов на круглую сумму порядка 7400 миллионов золотых франков. Нетрудно представить себе, какой куш остался при этом в карманах услужливых банкиров.
«Сила Ротшильдов состоит не столько в их личном состоянии, сколько в том положении, которое они заняли при правительствах»,— писал один из французских авторов, Капефиг, еще в середине прошлого столетия. Как личное тщеславие выскочек, так и теснейшая связь операций «высоких банков» с государственными финансами полуфеодальных монархий заставляют Ротшильдов упорно искать доступ в непосредственное окружение власть имущих, добиваться званий и почестей, способных хотя бы формально поставить их на равную ногу с наследственным родовым дворянством.
Основатель французской ветви Ротшильдов Джеймс, который занял бывший особняк Талейрана на улице Сен-Флорантэн в Париже, поддерживает теснейшие связи с чванным Виллелем — главой ультрареакционного правительства христианнейшего короля Людовика XVIII, восстановленного на престоле Франции штыками иностранных оккупантов. За особые услуги в размещении займов династии Бурбонов на груди у банкира появляется в 1823 году сверкающий крест командора ордена Почетного легиона. Еще более интимная дружба завязывается между Джеймсом и французским королем Луи-Филиппом Орлеанским, который сменил старшую линию Бурбонов в результате июльской революции 1830 года. Июльская монархия недаром получила меткое прозвище «царство банкиров»: во главе ее кабинетов король-буржуа поспешил поставить «высоких банкиров» — Лаффита, затем Перье — ближайшего компаньона дома Ротшильдов. Нет такого государственного вопроса, который решался бы без активного участия главной финансовой опоры режима. «Я знаю всех министров, встречаю их ежедневно, а когда замечаю, что их действия противоречат интересам правительства, то я отправляюсь к королю, которого вижу, когда захочу... Он мне полностью доверяет, выслушивает меня и принимает во внимание все, что я говорю»,— писал Джеймс Ротшильд в декабре 1840 года жене царского дипломата Нессельроде.
От Джеймса старался не отставать и его брат Натан, прочно осевший в Англии. В его салонах встречались самые блестящие представители британского титулованного дворянства — герцоги Сассекс и Соммерсет, принц Джордж Кембридж, дипломаты, чиновники, генералы. Сын Натана Антони получил в январе 1847 года дворянское звание баронета, другой его сын — Лайонел после нескольких неудачных попыток становится депутатом парламента — членом палаты общин от делового квартала Лондона — Сити, а его внук Натаниэл — лордом, пэром Англии.
В Вене Соломон Ротшильд приобрел огромное влияние на всесильного канцлера Меттерниха — человека, вершившего судьбами не только империи Габсбургов, но и всей Европы, которая стонала под пятой коронованных душителей освободительного движения народов. Личный секретарь князя-канцлера Генц, его доверенное лицо и правая рука, попросту состоял на содержании у банкира, получая 10 тысяч флоринов в год. Нужно ли удивляться, что уже весной 1817 года четыре брата Ротшильды — Соломон, Ансельм, Джеймс и Карл — получили от австрийского императора Франца в обмен на услуги по размещению займов дворянское достоинство и частицу «фон» (во Франции она превратилась в «де»), а 29 сентября 1822 года — наследственный титул барона. Новоиспеченные аристократы — рыцари денежного мешка поспешили выбрать себе соответствующий пышный герб и латинский девиз, гласивший: «Конкордиа, индустриа, интегритас» («Согласие, усердие, честность»). Остряки немедленно подметили, что познания банкиров в древних языках явно хромали: латинское слово «интегритас» означает не только честность, но и бескорыстие, а подобный эпитет звучал в приложении к имени Ротшильдов явной издевкой.
Деловые интересы, семейные связи, положение, с трудом завоеванное в «высшем обществе» аристократии тех времен, предопределили особую тактику представителей дома Ротшильдов на международной арене. Вложив огромные деньги в государственные обязательства европейских монархий, кое-как выдержавших шторм Великой французской буржуазной революции 1789 года и последовавших за ней войн, Ротшильды по мере сил пытались помешать венценосным должникам грызться между собой, чем последние способствовали приближению нового революционного землетрясения.
Но мнимое миролюбие баронов-финансистов, которым они не прочь козырнуть как «семейной традицией», немедленно испарялось, превращаясь в самую бурную воинственность, как только речь заходила о карательных экспедициях против народов, поднявших оружие на своих тиранов или чужеземных поработителей. Именно Ротшильды снабжали необходимыми средствами армии «Священного союза», которые топили в крови революции 1821 года в Неаполе и Пьемонте, а затем в Испании, получая в награду все новые и новые выгодные займы. Охотно они открывают кредит и на заморские авантюры колонизаторов. Например, во время захвата Алжира экспедиционным корпусом маршала Бюжо в 1830 году не кто иной, как Джеймс Ротшильд, в компании с фирмой «Андре и Котье», выступил в роли главного поставщика оружия и боеприпасов.
«Деньги — бог нашего времени, и Ротшильд — пророк его», — с горечью заметил как-то великий немецкий поэт Генрих Гейне. К середине XIX столетия бароны Ротшильды кажутся в зените своего могущества. Перед ними склоняются графы, заискивают герцоги, их помощи добиваются короли, императоры и папы. «Благодаря своим колоссальным финансовым операциям, своим деловым и кредитным отношениям дом Ротшильдов стал силой, настолько прочно захватившей контроль над рынком капиталов, что в состоянии по собственному произволу помогать или препятствовать действиям целых государств, включая величайшие европейские державы», — писал бургомистр Франкфурта-на-Майне. Но именно в этот момент на дом Ротшильдов обрушились тяжелые удары.
Подземные толчки и их последствия
Первый серьезный удар многоликому семейству был нанесен на международной арене. «Священному союзу» коронованных жандармов не удалось задушить революционное движение народов: залитое кровью в Пьемонте, Неаполе и Испании, пламя освободительной борьбы вспыхивало в Латинской Америке, Бельгии, Греции, Франции. Перед лицом ненавистной гидры революции фасад «Священного союза» начал давать все более глубокие трещины. В то время как душа международной феодальной контрреволюции— австрийский канцлер Меттерних настаивал на немедленном вооруженном вмешательстве в пользу свергнутых народами монархов, британские торговцы и промышленники, видевшие в молодых буржуазных государствах (например, Латинской Америки) потенциальные богатые рынки, всячески саботировали подготовку интервенций.