Мне хорошо знакома эта комната, похожая на стеклянный фонарь. Вот книги Беттины на французском и испанском: произведения классиков, которые она иногда читала вечерами; ее гордость — книги по искусству; поваренные, куда она частенько заглядывала, чтобы приготовить нам какой-нибудь сюрприз; брошюры о народном ткачестве, о том, как обставить дом, полицейские и шпионские романы, от которых она была без ума...
И повсюду — керамика Беттины: сосуды, пепельницы, статуэтки. Я их потрогала. Мне вдруг показалось, что Беттина здесь, в этой комнате, которую называла «мои апартаменты». Это напыщенное выражение, наверное вычитанное в каком-то романе, приятно щекотало ее тщеславие.
На софе валялись модные журналы. Магнитофон, проигрыватель, карта Кубы, которую она изучала с таким тщанием, будто готовилась к экзамену по географии. Я вспомнила, как она любила ошарашивать нас вопросом: «Так вы не знаете, где находится?..» — и произносила одно из тех названий, что на картах печатают самым мелким шрифтом. А вот и ее кораллы.
Тут я вспомнила, что нахожусь в этой комнате с определенной целью, принялась лихорадочно искать кассету, о которой упомянула Делия. На магнитофоне ее не было. У меня перехватило дыхание при мысли, что придется прослушать все записи, пока я не найду нужную.
Было душно, и захотелось открыть окно, но я понимала, что это было бы безрассудством. Потом захотелось курить, я подавила и это желание, боясь забыть где-нибудь окурок. Я все переворачивала вверх дном, но старалась затем положить вещи на старое место. Мне начало казаться, что более опытному сотруднику было бы легче справиться с этой работой, и уж совсем неубедительно для меня звучали сейчас доводы насчет того, что мое появление не удивит соседей и поэтому должна пойти именно я, и никто другой.
Порой мне казалось, кто-то поднимается по лестнице, сердце мое замирало, но я продолжала искать. Наконец поверх разбросанных эскизов я заметила кассету и, до предела приглушив звук, поставила ее на магнитофон. Слава богу! Это она или, во всяком случае, что-то похожее.
Потом мне пришло в голову проверить ящики письменного стола. Они были отперты. В среднем лежала толстая пачка фотографий: Беттина, Уго, Джонни, дети, на большом снимке вся семья... рука у меня дрогнула.
Мои пальцы держали давно забытую фотографию. Мы с Беттиной улыбаемся на ней. И тут у меня появилось чувство, будто я надругалась над чем-то святым для Беттины. Припомнился тот день, когда мы сфотографировались: однажды в субботу на пляже в Хибакоа. Беттина только что выучила слово «щепетильный» и ежеминутно повторяла его, чтобы лучше усвоить. У нее это выходило очень мило.
Резко задвинув средний ящик, я выдвинула верхний. Тюбик канцелярского клея, несколько точилок со следами карандашного грифеля, конверты с цветочными семенами, фломастеры, пилочка для ногтей, пакеты с негативами фотографий, руководство по приготовлению коктейлей.
Задвинув этот ящик, я выдвинула один из левых и вытерла пот, обильно струившийся по лицу. Пачка счетов из разных магазинов, в том числе из «Кубаэкс». В маленькой папочке письма из Бельгии; на голубом листке бумаги текст «Луковой колыбельной» Мигеля Эрнандеса — шариковой ручкой слова разделены на слоги; крошечный календарик, где одни числа зачеркнуты красными или черными чернилами, а другие обведены зелеными кружочками; на тонком голубом картоне с золотым обрезом цифры: 7.17.27.77.
Я на минуту присела и огляделась вокруг. Нет, ничего своего я здесь не оставила. И я почувствовала полное равнодушие. Не знаю, откуда оно взялось, какой механизм сработал, но я успокоилась. Мне было трудно двинуться с места, так и сидела бы здесь до конца жизни.
Внезапно раздается пронзительный звук клаксона, сердце снова тревожно стучит. Неужели они возвращаются? Я спешу вниз, как вдруг, оглянувшись, вижу, что дверь студии распахнута. Убегая, я забыла прикрыть ее. Сердце сжимается почти до боли. Меня охватывает паника. Единым махом взбегаю я по лестнице, щеколда обжигает руки. Но вот я снова внизу, подбегаю к входной двери, перевожу дух. Если это кто-то из домашних, не знаю, что буду делать. Сейчас я не способна ничего придумать.
Я открываю дверь.
Кажется, мне никогда не выбраться из этого палисадника, но вот наконец я на тротуаре, поворачиваю за угол, иду нормальным шагом, перехожу улицу, снова сворачиваю, иду дальше, по диагонали пересекаю заброшенный пустырь, снова иду по тротуару, еще раз поворачиваю и чувствую, что ноги у меня как ватные...