Послушаем Вейль: «Только желание может распалить разум. А рождают желание только удовольствие и радость. Только в радости разум растет и приносит плоды». Внимание же подобно частному проявлению желания, обнаружившего, что оно готово прикоснуться к реальности: «Внимание – это отделение себя от себя и возвращение внутрь себя с каждым вдохом и выдохом»; оно «состоит в приостановке своей мысли, в том, чтобы сделать ее достижимой, пустой и проницаемой». Однако это отнюдь не «естественно» в смысле очевидного, само собой разумеющегося. Вейль продолжает: «В нашей душе есть нечто, что борется с истинным вниманием гораздо сильнее, чем плоть борется с усталостью. Это нечто гораздо теснее связано со злом, чем плоть. Вот почему каждый раз, когда вы со всем вниманием обращаетесь к чему-то, вы уничтожаете в себе щепотку зла».
Может быть, сегодня нигилизм воплощается именно в этой странной тенденции подавлять наши желания и отстраняться от красоты и радости открытий? Это замедление движения вперед, которое принимает форму настоящей патологии (как говорил Массимо Рекалькати вслед за Жаком Лаканом), типичной патологии нашего времени, которая отделяет иррациональное желание от интеллекта рационального индивида. По сути, именно на этом уровне и ведется игра: полностью овладеть нашим интеллектом, не поддаваясь страху потерять себя и свою уверенность в непредсказуемой реальности. Наше «зло» связано в первую очередь не с недостатком морали, а с неполноценностью интеллекта, сталкивающегося с необъятным призывом бытия.
4. Пропасть между знанием и привязанностью
Как я уже писал раньше, чтобы познать что-то, нам нужно это полюбить. Без привязанности не обойтись и в том случае, если мы пользуемся своим интеллектом как простым вычислительным инструментом. Однако эту привязанность не следует понимать как «сентиментальное» дополнение или субъективную эмоцию и противопоставлять холодному наблюдению за объективными данными реальности.
Напротив, эта привязанность – основной мотив каждого шага по направлению к познанию, она расширяет границы нашего разума, жаждущего впитать смысл всего. Мы можем описать это как «влечение», которое реальность внушает нашему «Я», бросая нам вызов и призывая совершать новые открытия. Но этот вопрос не может возникнуть сам собой просто потому, что он имеет какое-то отношение к нашей свободе главное – принимаем мы или отклоняем этот вызов и подчиняемся ли мы этой изначальной привязанности к бытию или отвергаем ее.
Одна из самых тревожных и драматических черт современного нигилизма – это постепенное отделение познания от эмоциональной части нашего опыта. Потому для того, чтобы познать вещи объективно, нам нужно перестать задаваться вопросом об их значении.
Возникает странная ситуация. Нигилизм XX века родился как вынужденная реакция на утверждения позитивизма конца XIX века, для которого реальность состояла только из измеримых эмпирических данных, и чем лучше наука объясняла мир, тем меньше в нем оставалось той метафизической или религиозной «тайны», которая в действительности была лишь плодом невежества.
Теперь кажется, что давний противник нигилизма, глядя в лицо которому Ницше гордо провозглашал, что «фактов не существует, лишь интерпретации» («Воля к власти. Посмертные афоризмы», 1885–1887)[12], получил возможность отомстить за себя, приняв облик современного технологического нигилизма. А произошло это потому, что научно-технические знания о мире ассимилировались с процессом «конструирования» реальности, в котором измерения и вычисления не только применяются к «реальным» данным, но еще и дают им определения, «создают» и воспроизводят их. «Интерпретации» Ницше превратились в цифровой продукт этого мира.
Но без своего собственного смысла жизни существовать невозможно, что доказывает нам опыт каждого прожитого дня. Без смысла жизнь невыносима. Таким образом, здесь срабатывает некий предохранитель: настало время перенести чувства из сферы знания в сферу ощущений. Смысл, если он есть, нужно искать в наших эмоциях. Это уже не вопрос реальности, это вопрос чувствования. Предмет изучения не онтологии, но психологии; он теперь связан не с признанием истинности существования, а с культурным конструированием своего «Я», с «аутопоэзисом»[13], если пользоваться терминами культурной антропологии (я имею в виду, например, работы Франческо Ремотти).
12
Более точная цитата: «Против позитивизма, который не идет далее феноменов („существуют лишь факты“), я возразил бы; нет, именно фактов не существует, а только интерпретации». Цит. по:
13
Аутопоэзис, также: аутопойезис, аутопоэз, автопоэзис – термин, введенный в начале 1970-х годов чилийскими учеными У. Матураной и Ф. Варелой, означает самопостроение, самовоспроизводство, репликацию живых существ, в том числе человека, которые отличаются тем, что их организация порождает в качестве продукта их самих без разделения на производителя и продукт. В социальных науках концепция нашла приложение в работах ряда авторов, исследующих медиакоммуникации. Так, с помощью этой концепции исследуются социальные сети.