– Нам нужно идти, Роар. Мама ждет нас.
Он шмыгнул носом и кивнул.
– Не знаешь, где они все? – спросил я.
Роар покачал головой.
– Они давно ушли, – захлебываясь слезами, выдавил он из себя.
Я достал чистый носовой платок, вытер слезы на его щеках и бодро проговорил:
– Тогда мы двинемся домой, хорошо?
Я полуобнял его плечи, отодвинул мешковину, висевшую пологом на дверном проеме, и мы вышли наружу.
Они стояли полукругом у выхода и поджидали нас. Я почувствовал, как Роар напрягся и замер, и мгновенно толкнул его обратно в домик. Я быстро пересчитал их. Пятеро. На два меньше, чем в прошлый раз. Здесь были Джокер, долговязый, шут Тассе, тот, с прыщом на носу, и блондин с густыми, зачесанными назад волосами, которого я, кажется, еще не видел. Пять человек. И я один.
На этот раз Джокер не дал мне заговорить. Своим высоким, как натянутая струна, голосом он приказал:
– Налетай, ребята, дайте ему как следует.
Он стоял, скрестив руки на груди, и презрительно смотрел на меня. Было ясно, что сам он не снисходит до драки, во всяком случае, если нет стопроцентной уверенности в победе. Количество моих противников, таким образом, уменьшилось до четырех, да и Тассе я мог сбросить со счета. Главное – сосредоточиться на троих. Двое уже подходили. Левой рукой мне удалось парировать удар долговязого, а правым плечом я оттолкнул блондина. Я саданул долговязого башмаком по ноге, но блондина ударил неудачно и слабо. Прыщавому удалось достать меня кулаком в грудь, и я упал, но тут же вскочил и прислонился спиной к стене. А Тассе я недооценил. Наклонив голову и сжавшись, он бросился на меня. Он угодил мне головой в живот, в солнечное сплетение. На миг мне показалось, что в лесу стало ослепительно светло. Потом вновь надвинулась темнота. Я ударил Тассе коленом, пока он не успел отскочить, и одновременно старался развеять золотисто–красные круги, танцевавшие в плотной, колышущейся окружавшей меня темноте.
Я услыхал, как хнычет Роар, и тут же получил удары с двух сторон. Я стиснул зубы, стараясь различить очертания фигур в темноте. Передо мной появился еще один, который пытался обхватить меня руками. Мне неохота было обниматься, и я коленом ударил его в живот. Он свалился мне под ноги. И тут я получил удар по голове, да такой, что из глаз посыпались искры, мне показалось, что я теряю сознание. Глубоко вздохнув, я повернулся, вслепую ударил в темноту. Мой кулак утонул в чьих–то мягких, слабеньких мышцах. Левой рукой я отбросил парня в сторону, потом повернулся и снова встал спиной к стене.
Джокер следил за мной со стороны. Глаза его в темноте казались бесцветными, серовато–белыми. Презрительная мина на лице оставалась прежней, только в правой руке появился нож с выскакивающим из рукоятки лезвием, поднятым вверх. Однако не похоже было, что парню не терпится принять участие в драке. Скорее всего, это была забота о собственной безопасности.
Я поискал глазами Роара. Он все еще стоял в дверном проеме. Его огромные, внимательно наблюдающие за всем глаза были полны радости и испуга.
– Пойдем, Роар. Нам пора, – позвал я.
Но я не положил руку ему на плечо, я понимал, что мне лучше иметь свободные руки. Повернувшись к Джокеру, я сказал:
– Запомни, кто я. Я – Веум. Хочу тебе кое–что сказать. Если я хоть раз услышу, что ты доставляешь неприятности этой семье… Если я услышу что–либо подобное, я приду еще раз, и тогда мне будет наплевать на твоих нетренированных слабаков, которых ты водишь с собой. Я приду по твою душу. Я сломаю твой хребет и буду колотить тебя о каждое дерево в лесу до тех пор, пока ты не потеряешь дар речи. Ясно?
Он оскалил зубы и издали молча погрозил мне ножом.
– А если ты думаешь, что меня легко запугать ножичками, то ошибаешься. Я уже пробовал их на вкус. Когда я служил матросом, меня звали «шпагоглотателем». Так что знай, в любом случае я все–таки с тобой рассчитаюсь, и тогда ты пожалеешь, что проснулся в тот день.
Я был тверд, как никогда, и у меня было четыре живых – лежащих, сидящих, стоящих – доказательства тому, что я еще силен. Джокер явно счел эти доказательства убедительными и не проявлял желания драться.
Я оставил его в лесу – с ножом в руках и с презрительной ухмылкой на лице. Наверное, он таким родился и был из тех, для кого нет ничего святого. Одни такими рождаются, другие становятся. Джокер, видимо, таким родился. С меня хватит, мне незачем знать больше.
Мы с Роаром молча возвращались домой.
10
В лифте у меня закружилась голова, и я прислонился к стене. Пот градом катил с меня. Казалось, мы никогда не доберемся до своего этажа; у меня было ощущение, что лифт вырвался из шахты и продолжает свой путь вверх, в мировое пространство, а мы с Роаром последние жители земли, запущенные в будущее как память о погибшей цивилизации.
Лифт наконец остановился, и мы вышли.
Венке еще из окна заметила нас и теперь стояла и ждала у дверей лифта. Ее глаза расширились, когда она увидела, как меня отделали. Она присела на корточки и обняла сына. Роар обхватил ее за шею и заплакал. Глаза Венке увлажнились, лицо стало мягким и растроганным.
– Ты в крови, – сказала она и тут же поднялась, взяв Роара на руки. – Пошли к нам.
Она пронесла мальчика по всему балкону к двери, а я, не очень твердо держась на ногах, шел следом за ними.
Я осторожно заглянул в зеркало, висевшее в прихожей, как заглядывают в комнату, куда вход запрещен. Я увидел там человека, которого, кажется, когда–то знал. Бледное лицо, всклокоченные волосы и грязные пятна на щеках. Человек попытался улыбнуться – но кровь из губы потекла сильнее, поэтому он больше не улыбался.
Венке занималась Роаром, а не мной. Но вот она появилась в зеркале и стала разглядывать мои раны.
– Что произошло? – спросила она.
– У них было численное превосходство. Но я очень надеюсь, что им сейчас хуже, чем мне. – И я улыбнулся, а она сказала то, что было неоспоримой истиной:
– Не улыбайся. У тебя трещина на губе. Пойдем.
Она взяла меня за руку и повела в ванную. Казалось, мы вошли в само солнце. Яркий белый свет бил в глаза и слепил. Ванная комната была маленькая, белая и блестящая. Длинная лампа дневного света на потолке была слишком сильной для такого помещения. При этом освещении совершенно невозможно что–либо утаить. Наверное, у Венке была очень красивая кожа, если она выдерживала подобное испытание.
Венке наполнила водой широкую белую раковину, окунула туда голубое махровое полотенце, повернула меня лицом к свету и легкими прикосновениями стала протирать мое лицо. Она делала это так осторожно, будто я был новорожденный. И я почувствовал, как боль проходит, головокружение растворяется и стекает с меня как вода.
– Ну как, легче? – спросила она.
Я взглянул на нее из–под припухших век и кивнул. В ярком освещении глаза ее были совсем синими. Мне казалось, что ее лицо заполняет все пространство, впитывает в себя весь свет и оттого увеличивается. Я различал тонкие сосудики на крыльях ее носа, совсем недавние морщинки на лбу и у глаз. А глаза были синими, такими синими, что я бы не удивился, если бы оттуда вдруг вылетели птицы.
Роар стоял у двери и наблюдал за мной. Он уже успокоился и с энтузиазмом проговорил:
– Мама, ты бы видела, как Варьг их отделал! Они даже стоять не могли. А у Джокера был такой вид, будто он в штаны наложил. Варьг им показал, им всем досталось.
Я посмотрел на мальчика – его глаза сияли.
– Ведь правда, Варьг?
– Да, пожалуй, – отозвался я.
– Ну пошли, – сказала Венке, – я приготовлю вам чего–нибудь поесть.
На этот раз она пригласила меня в гостиную. Это была уютная комната. Ничего необычного, но, когда проведешь в ней несколько минут, чувствуешь, будто прожил здесь всю жизнь. Старинная и добротная мебель, вполне соответствующие своему назначению стулья, стол, за которым можно было есть, не скрючиваясь и не опуская голову ниже колен.
На стенах развешаны старые акварели с горными пейзажами и чрезмерно большой ассортимент вышивок, сделанных, видимо, самой хозяйкой. На стеллажах разместились книги в потрепанных переплетах, со стертыми обложками: детективные романы, книги по уходу за ребенком и о воспитании детей, роман Фолкнера и бестселлер – история женщины из провинции, мемуары известного государственного деятеля (третий том) и футбольный ежегодник. Короче, книги на любой вкус.