— А зачем он сейчас здесь?
— Да кто ж его знает. Полковнику пока не известно.
— Но что Шнирке явился, это точно?
— Предполагают, что да. Шнирке в последнее время сидел в Мюнхене как пришитый. И вдруг — исчез оттуда. Больше полковник мне ничего не сказал, хотя я интересовался деталями… — Лазинский проглотил леденец и спрятал пакетик. — Может, он считает, что нам и не надо все знать?!
— А может, и сам знает не больше. — Шимчик отхлебнул кофе. — Для чего он рассказал вам о Голиане?
— Мы должны показать ему фотографию Шнирке.
— Эти фото разослали повсюду. И туда, где никакого Голиана нет, — тоже. Если телекс, конечно, не врет…
— Нам послали два фото. Те, что получат другие, сделаны в сорок восьмом, тогда Шнирке был еще молод. Мы же получим еще и прошлогоднее фото, групповое: речь идет о фото моментальном — несколько человек выпивают в какой-то пивнушке. Изображение — отвратительное. Во-первых, темное — была уже ночь и фотограф работал без вспышки, во-вторых, он снимал под неправильным углом. Предполагаемый Шнирке снят в профиль, видны лишь часть подбородка, лоб и нос, рта не видно.
— Значит, Голиан должен подтвердить, действительно ли это Шнирке?
— Да.
— Он не специалист и может полагаться лишь на свою память.
— Хотя бы это, — усмехнулся Лазинский. — Эксперты — их четверо — во мнении разошлись. Двое утверждают, что Шнирке, двое отрицают.
— Фото уже высланы?
— Прибудут скорым двадцать два двадцать.
— Когда вы хотите встретиться с Голианом?
— Завтра утром, чтоб поскорее дать Праге ответ.
— Где намечена встреча?
— А что? Хотите присутствовать?
Лицо Шимчика осталось равнодушным. Вокруг лампы жужжа кружилась муха, на францисканском и лютеранском костелах дружно пробило без четверти час.
— Мы еще не договаривались. — Лазинский закрыл блокнот и поднялся.
3
Голиан взглянул на часы: тринадцать тридцать шесть. «Время контроля, — подумал он, — сперва в аудиторию D, проверить… Нет, нет, никакого контроля, никакой аудитории D, это важнее». Он усмехнулся: «Это!» Усталый и бледный, он поднял руки и прижал пальцы к глазам. И тут почувствовал, что у него болит голова, лицо, глаза… Много курил: пятнадцать сигарет или все двадцать пять? В полдень звонил Лазинский, тот, из госбезопасности, утром Бауманн, потом металлическая пластинка, стрелки, указавшие «максимум». Вот и получается максимум перенапряжения, отсюда истерика, устроенная Стеглику, — секундное облегчение, «высказался», выпустил пар, а тут еще подвернулась палатка с вывеской «Закуски» и тополя. Ему казалось, что вот-вот разразится гроза, сверкнет молния… Но молния не сверкнула и гром не грянул, удар был мягким, как снежная лавина. Хорошо, хоть Сикора был неподалеку — последнее время все спешат к Бауманну или от Бауманна. И он сегодня уже два раза был у него, первый раз застал, второй — нет. Пойти в третий: он у себя или вышел? Ждет, что я клюну? Ключ от сейфа…
Голиан опустил руки и отошел от окна. Пододвинул телефон и набрал 06.
— Товарищ директор? Добрый день, можно к вам зайти? Прошу вас, всего минуту. Очень прошу… Спасибо. Иду.
Голиан вздохнул и поспешно зашагал к выходу.
Кабинет Бауманна был на том же самом этаже, где кабинет директора. Голиан постучался. Ответа нет. Он вошел и достал из сейфа папку, запер его и только тогда огляделся: беспорядок, разбросанные бумаги… «Здесь мы с ним когда-то сидели, пили крепкий, несладкий чай. Старик шутил, он был сама доверчивость… Но хватит, директор Сага ждет».
Ровно в два завыла сирена. Неизвестный поднялся со скамейки (стрекоза улетела, черешни съедены), взял свой портфель и плащ и направился к воротам химзавода. Пот лил с него градом, но он радовался: конец ожиданию. Еще несколько минут, потом обед и… Он повторял про себя: 29343. «Ну, скажем, в половине третьего, между половиной и без четверти четыре состоится разговор; еще часть дела с плеч долой. Если все это вообще можно назвать делом: тягомотина, будничная серая нуда».
Неизвестный, однако, не скучал. Он с интересом наблюдал за людским потоком. Спешащие люди обходили его справа и слева, мужчины и девушки, джинсы, пестрые рубашки, темные очки, обрывки фраз…
Трещали мотоциклы — стоянка в двух шагах. Постепенно толпа редела. Уже прошли инженер Стеглик с портфелем, тощий человек в толстых очках, парень в серой кепочке набекрень — вахтер протянул ему какую-то записку, тот прочел, чертыхнулся и потащился обратно. Взгляд незнакомца с плащом следовал за ним. Тот двинулся в сторону гаражей, направо, обошел их, исчез. В воздухе порхнула синичка. Жара опрокинулась на город, словно стеклянный колпак.
Вахтер закурил.
— Кого-нибудь ждете?
Незнакомец вздохнул и утвердительно кивнул.
— А которую, если не секрет?
— Божену, фамилии не знаю. Только вчера познакомились.
— У, сколько у нас этих Божен! — Вахтер улыбнулся, обнажив щербатые зубы.
Человек с плащом всем своим видом показал, что согласен, и вернулся обратно к скамейкам. Была уже половина третьего. Он ждал до без четверти четыре. Окна здания за стеной были темными и слепыми. Прежде чем забраться в автобус, он увидел вдруг зеленый пикап. Тот отъезжал, и человеку с плащом показалось, что вместе с ним сейчас что-то исчезнет. Он долго не мог понять: что же все-таки? Потом поймал себя на глупой мысли: зеленый пикап — быть может, это надежда?
В автобусе он уже улыбался. К черту дурацкие предрассудки!
— Тороплюсь на совещание, — объявил директор Сага Бауманну и поднялся из-за стола. — Пришли бы пораньше, у меня никого не было, только инженер Голиан заходил во втором часу, минут на десять, не больше.
— Всего два слова, очень прошу, — умолял Бауманн, стоя в дверях с портфелем в руках.
Он вошел и сразу, без приглашения, сел. Руки у него дрожали. Кабинет директора был просторным, но душным и неуютным: кожаные кресла и громоздкая черная мебель, толстые словари и собрания сочинений государственных деятелей, аспарагус над бюстами Маркса и Ленина — все отдавало казенщиной. Окна за шторами упирались в высокую стену, как и у Бауманна, только в той комнате на четвертом этаже они выходили на крышу, ему была видна еще и полоска неба. Эти же видели лишь бетонную стену да пожарную лестницу.
— Мне надо поговорить с вами о Голиане, — сказал инженер. — Утром он был у меня, а потом отправился, вероятно, к Стеглику. Он к нему каждый день ходит.
— Ну и что из этого? — спросил директор равнодушно. — По-вашему, ему нельзя ни к вам, ни к Стеглику?
Бауманн удивился:
— Но ведь он же был у вас. Он что, ничего вам не сказал?
— А что он должен был сказать?
— У нас с ним разногласия, нет, не производственные, личные… Впрочем, не совсем личные… Я задерживаю вас, вы спешите. Короче, я пришел, чтоб отдать вам…
— Что?
Инженер открыл портфель и достал толстый пакет.
— Пожалуйста, — сказал он тихо.
— Что это такое? — повторил директор, но Бауманн вместо ответа расстегнул воротник рубашки. — Вам нехорошо? — Директор перепугался.
— Нет, я только… Это у меня давно. Поймите, ведь наши распри с Голианом… Когда-то ему пришла в голову довольно смелая идея, позже он от нее отступился, а я с его полнейшего согласия ею занялся. Сейчас, когда я кое-чего добился… Хотя, возможно, это просто хобби, забава в свободное время.