— Сейчас я очень занят, — повторял он упорно и, повесив трубку, потащился в столовую. Селедки не было. Голиан взял булку с ветчиной. Он дожевывал свой бутерброд на телефонной станции и, поглядывая на телефонистку, ждал междугородную.
— Никто не отвечает, — сказала она.
В дверях вдруг показалась лысина. Это был инженер Бауманн.
— Это все? — спросил разочарованно директор. — У вас все, товарищ Сикора?
— Все, — подтвердил молоденький инженер с наивным мальчишеским лицом.
— А вы что скажете?
Стеглик тоже ничего не мог сказать.
— Ну а лаборанты? Знал кто-нибудь из них, что за опыты проводятся у вас в лаборатории?
— Вероятно, нет, — после короткой паузы ответил Стеглик.
А Сикора сказал:
— Не знаю, я с ними и знаком-то мало. Может, кое-кто и понимал.
— Следовательно, вы полагаете, что им известна лишь самая малость?
— Похоже, что так, — согласился Стеглик и засмеялся. — Парни думают только о футболе, а девушки — о парнях. Малишка Токарова, та, пожалуй, интересуется. Наверное, потому, что обожает Бауманна. Она вообще обожает пожилых холостяков.
— Бауманн вдовец.
— Все равно она его боготворит.
Дальнейший разговор — бесполезная трата времени. Сага отпустил инженеров и рассеянно уставился в пустоту. Потом достал папку Голиана и стал просматривать ее: отчеты, копии заключений об анализах полученного сырья и другие не представляющие интереса бумаги. Негласное соглашение руководства о том, что бывший эмигрант не должен иметь доступа к чему-либо серьезному, недоверие к его прошлому — все это Голиан безропотно принял и, кажется, понял, потому и не просил другой должности, смирился… И вдруг Сага насторожился — последним в папке лежал черновик заявления. «Прошу освободить меня от занимаемой должности, так как выполняемая мною работа меня не удовлетворяет, полагаю найти для себя…»
Директор отложил бумагу. Он подумал: «А мне ведь постоянно твердил обратное. И не только здесь, дома тоже. В коттедже со старыми почерневшими стенами, обвитыми диким виноградом». И тут на память пришли слова майора Швика: «Немедленно сообщите мне, если он вдруг решит уволиться…» Это было давно, с тех пор многое изменилось. Швика сняли. Но эта история с Бауманном… Нет ли тут какой связи?
Черновик заявления написан от руки, похоже, что авторучкой.
Сага достал из докладной Бауманна несколько страниц и сравнил. «Да, старик не обманул меня. И почерк тот же, и перо. Стеглик слышал, как Голиан вчера сокрушался о том, что изобретение это потянет на Государственную премию».
Директор закурил сигарету и, отыскав в записной книжке нужный номер, снял трубку.
Капитан Шимчик приехал в голубой «победе» и сразу же из проходной позвонил Саге.
— Не знаю, что ты скажешь, — уже в коридоре начал Сага, — может быть, все это чепуха. Но заявить я должен.
Свое сообщение он закончил вопросом: «Ну, как?» Они уже стояли посреди кабинета с тяжелой канцелярской мебелью. Несмотря на то что директор был явно взволнован — он и не пытался скрывать этого, — вид у него, как обычно, был строго официальный: добротный темный костюм из магазина готового платья, ботинки на толстой подошве, и лишь только пиджак, так же как и стол, густо обсыпанный пеплом, снижал респектабельность и подчеркивал его волнение.
— Да ты лучше сядь, — вместо ответа сказал капитан. И когда директор послушно опустился на стул, спросил: — Где документация открытия?
— Здесь, в сейфе.
— Ты ее инженерам показывал?
— Я им об этом ничего не говорил.
— Что они знают об открытии?
— Я их не спрашивал, — солгал директор. — Стеглик говорил, что старик давал ему задания на маленьких листках. А иногда просто устные указания. Он и Сикора работали над этим больше всех, конечно, лаборанты тоже делали кое-что, но думаю, что о существе открытия они не имеют представления.
— Когда ты с ними говорил?
— Только что. Они ушли от меня, еще одиннадцати не было. А сейчас семь минут двенадцатого.
— Бауманн у тебя был вчера около четырех?
— Без малого четыре. Ровно в четыре я собирался на совещание. Оно началось чуть позже, но я задержался с Бауманном и опоздал.
— А Голиан был у тебя около двух?
— Да.
— С тех пор ты его не видел?
— Так я же тебе говорю, — Сага покачал головой, — хотел с ним потолковать, торчал до полдесятого у них, еще дома до полуночи ждал, он все не возвращался. Я от окна не отходил.
— Он всегда так поздно возвращается?
— Довольно часто, у него роман с зубной врачихой. Он мне сам об этом как-то сказал.
— Вчера, когда Голиан к тебе заходил, он был взволнован?
— Не сказал бы. Волновался, пожалуй, больше Бауманн. Выглядел совсем больным. Если б не это, я бы с ним не стал задерживаться. Не люблю опаздывать. Несколько человек явятся позже — и приходится сидеть до бесконечности, а мне этого сидения, — он обвел рукой кабинет, — и тут хватает! С планом и сроками горим, с поставками опаздывают… Поставщики подчинены другому начальству, а министерство стружку снимает с нас.
«Постарел, сдал, — думал Шимчик, беря предложенную директором сигарету. — Когда-то бушевал, даже дома говорил, как с трибуны, а сейчас сипит, слова глотает, глаза щурит. Устал, должно быть. Или, может быть, это страх?»
Капитан не сдержался, спросил.
— Оставь, пожалуйста. — Директор пододвинул к нему пепельницу. — Какой еще страх, просто я нервничаю, ты должен понять. Голиана я взял на завод по распоряжению твоей милости, хотя у нас многие протестовали, особенно те, которым я поперек горла стал, я им неугоден, они меня шпыняют где только могут. Кто-то пустил утку, будто я Голиану чем-то обязан еще со времен Восстания и потому протежирую и охраняю. Ерунда какая-то! — вспылил он — Это я-то охраняю Голиана! Я!…
Он умолк, рассеянно глядя перед собой и не замечая, как пепел сыплется на пол.
— Ну, а Бауманн? — спокойно спросил капитан Шимчик. — Как он относится к этим сплетням? Может быть, сам распространяет их?
— Сомневаюсь, хочу думать, что нет. — Похоже было, что Сага старался убедить себя в этом.
— Продолжай. — Внимание Шимчика привлекли руки Саги.
— На чем я остановился, Феро?
— Что тебе известно об открытии Бауманна? Только попроще толкуй, я в химии абсолютный невежда.
— Речь идет о силиконах, — начал директор. — Может, ты читал — недавно в нашей словацкой «Правде» был репортаж. Это вещества с высокой химической и физической устойчивостью — одни из них практически огнеупорны, другие предохраняют от влаги и низких температур… предохраняют все: мягкие сплавы и кожу, ценные картины, бумагу… Наши ученые занимаются ими, если не ошибаюсь, еще с войны, они уже многого добились, тем не менее мы отстаем. Кроме того, очень важно сократить капиталовложения и тому подобное… Бауманн занялся непосредственно удешевлением производства.
— Силиконов?
— Некоторых. Силиконов много.
— Ну и чего-нибудь добился?
— Мне кажется, да. — Сага указательным пальцем растер пепел на столе. — Здесь в конверте почти вся документация открытия, не хватает некоторых страниц, но вводная часть там есть. Не слишком подробная, но достаточно основательная, с многообещающими выводами. Бауманн вообще-то любит держаться в тени… Тем более что такие обобщения пишутся обычно в конце, когда результаты уже налицо.
— Проверены опытным путем?
— Да.
— Сколько опытов провели Стеглик и Сикора?
— В общей сложности свыше трехсот. Кроме того, огромное количество провел сам Бауманн.
— Они ассистировали?
— Не всегда, — ответил директор. — Но большинство опытов — вероятно, самых ответственных — наверняка делал он один. Такой характер.
— Скрытный?
— Ты не забывай, что тут пахнет большими деньгами. Голиан говорил, что тянет даже на Государственную премию, да к тому же государство откупит патент. Если, конечно, пойдет в серийное производство. А пойти — наверняка пойдет, — подчеркнул он.
— А что, Бауманн любит денежки? — Шимчик медленно выпустил дым и распрямился.
Кожаное кресло приятно холодило. Они посмотрели друг на друга, и Сага сказал: