— Так уж и его! У него что, на бензин не хватает? А что если, скажем, он едет на автомобиле? Под чужим именем, с фальшивыми документами?
— Он едет поездом, — настаивал Лазинский. — Я знаю.
— Смотрите, вода выкипит, — сказал Шимчик.
Лазинский будто не слышал. Он пристально смотрел на капитана. Лицо Шимчика словно окаменело, запавшие серые глаза сузились.
— Выкипит вода, — повторил Шимчик скрипучим голосом.
Лазинский приготовил кофе. И сказал еще раз:
— Надо звонить в Прагу.
— Добро. Позвоню. Но, позвольте мне узнать, зачем?
— Я уже сказал, Шнирке — здесь. Сегодня его видели.
— Кто и где? Одного слова «видели» очень мало.
— Одна официантка. Мы только вернулись из Михалян, я заходил в эспрессо, что напротив Бачовой. Голиан был там сегодня, выпил пива и граммов пятьдесят чего-то крепкого — но не один, а со Шнирке. «Мужчиной лет тридцати — тридцати пяти», как говорит официантка. Я показывал ей его фотографию.
— И она его узнала?
Шимчик держал чайную ложку над розеткой с сахарным песком. Его пальцы вздрагивали.
Лазинский утвердительно кивнул.
— Она сказала, что вполне возможно.
— Что это тот же самый человек, который изображен на фото?
— Да. И что он разговаривал с Голианом. Видела, как они на прощание пожимали друг другу руки. После того как инженер ушел, Шнирке читал какую-то бумагу, которую, вероятно, передал ему Голиан.
— Вероятно?
Ложечка зачерпнула сахару и опустилась в чашку с кофе.
— Этого она не видела, — ответил Лазинский. — Но это еще ни о чем не говорит. Первым в эспрессо вошел инженер, минут через пять — Шнирке. Сомневаюсь, что в руке он нес бумагу. Хотя бы потому, что у него был портфель. И эта бумага лежала не в портфеле, а в бумажнике.
— Гм… — Лицо капитана смягчилось, пальцы больше не дрожали. — Что еще?
— Я утверждаю, что и мы видели Шнирке.
— Где? В Михалянах или здесь?
— Здесь, на вокзале. Он выехал поездом двенадцать тридцать одна из Михалян и в тринадцать ноль-ноль был здесь. В пятнадцать ноль пять сел в пражский скорый, а мы как раз в это время торчали в зале. Вы курили, мужчина, не подозревая, кто мы, попросил у вас огня. Я посмотрел на него. Когда поезд ушел, я сказал вам, что это мог быть и Шнирке.
— Эдакая заурядная физиономия с портфелем и плащом-болоньей?
— Да, — подтвердил Лазинский и сел. — Официантка из эспрессо видела и то и другое.
— Плащ и портфель?
— Да.
— Вы ее спросили и про плащ и про портфель?
— Кажется, только про портфель, — Лазинский смотрел на чашку. — Тогда, на вокзале, я сказал это просто так, — уточнил он, — банальность физиономии навела меня на эту мысль, я не думал этого серьезно.
— Какую фотографию Шнирке она видела? Лазинский достал фото.
— Эту, — показал он. — Прошу вас, вызовите Прагу.
Шимчик, размешав кофе, попробовал его.
— Мог быть и покрепче, — заметил он. — А что вам сказал Вондра?
— Что на основании старых показаний Голиана никто пока арестован не был, но он не видит в этом никакой ошибки. Во-первых, в таком деле поспешность не нужна, во-вторых, в Праге о некоторых агентах долгие месяцы не было никаких сведений, они исчезли из поля зрения. Полковник не исключает, что кто-то из них побывал и у нас. Он сказал, что знать о существовании агента и даже его имя — это еще далеко не все.
— Это и мне известно, — проворчал Шимчика. — Дальше?
— Интересовался подробностями гибели инженера Голиана.
— Что он думает о Бауманне?
— Расспрашивал о его работе. Он знает, что Голиан когда-то над чем-то таким корпел — говорил об этом, когда вернулся. Но в Германии, мол, убедился, что его поиски не имеют никакого смысла, так как он изобретал то, что уже было изобретено.
— Искал славы и денег?
— Кто его знает.
— Что еще говорил Вондра?
— В общем ничего. Велел сообщать все, что нам станет известно. Особенно если дело разрастется. У меня такое впечатление, что ему не нравится Сага…
— Почему? Он что-нибудь упомянул?
— Абсолютно ничего, товарищ капитан, но у меня сложилось такое впечатление.
— Не у вас одного, — улыбнулся Шимчик. — Сага чего-то боится. Может быть, этой истории с квартирой — он все время уверяет, что Голиан получил квартиру без его помощи… Послушайте, вам бы следовало туда подскочить, Сага живет в этом коттедже уже лет десять. Спросите его, кто занимал квартиру до Голиана, и будьте повнимательней к его реакции, может быть, директор испугается. Как бы… — Он не докончил фразу. — Я звонил в Братиславу, — продолжал он, — пусть наши разберутся с Донатом. Между прочим, Бренч выяснил, что Голиану к Бачовой звонили из Братиславы, вызов-молния, стоил более шестидесяти крон. Наши сообщили мне, что разговор велся из переговорной в Карлтоне. Красиво, а?
Лазинский молчал, и капитан ухмыльнулся:
— Все это противоречит вашей легенде о Шнирке. Особенно, если допустить, что инженер в эспрессо встречался вовсе не с агентом, а просто с каким-то своим знакомым или это была случайная встреча — такие встречи происходят сплошь да рядом. Бумага — тоже пустяк. Даже если допустить, что получил ее этот человек действительно от Голиана.
— Но авария? Кто подложил в машину ампулу с газом?
Шимчик не ответил.
— Она была в портфеле, — продолжал Лазинский. — Гаверла тут распространялся относительно окна и отпечатков пальцев. Обыгрывал присутствие неизвестного пассажира, но мы уже знаем, что такового не имелось, был только один пассажир — Бауманн. Мы знаем, что он доехал с Голианом до бензоколонки, следовательно, вполне возможно, что отпечатки на дверце справа от водителя — его и на ручке под окном тоже: большинство пожилых людей не выносят сквозняка. Если это подтвердится, то для меня остается единственное объяснение, и оно «рифмуется», если можно так выразиться, со всем тем, что мы выяснили относительно аварии. А именно: у Голиана в машине не было больше никого, по крайней мере между Михалянами и местом аварии, вспомните дорожного рабочего. Если это справедливо, а это так и есть, появление ампулы можно объяснить только тем, что Голиан принес ее в машину сам. В портфеле, в который кто-то вложил ампулу, когда он сидел в эспрессо. От официантки мне известно, что Голиан и тот, второй, расстались не сразу, они поговорили и пожали друг другу руки, у преступника было, как видите, достаточно времени: или во время разговора — я убежден, что он достал ее из портфеля, — или минутой позже, когда Голиан платил. Это происходило после одиннадцати часов, то есть соответствует времени, названному Гаверле химиками: газ проник из ампулы не раньше.
— Да, — кивнул Шимчик. — Ну и что же?
— Таким образом, нам остается только Шнирке, ибо это мог быть только он. Невозможно предполагать, что случайный собеседник в эспрессо, имея причину убить Голиана, таскает с собой ампулу с газом.
— А у Шнирке была причина?
— Не забывайте, что инженер не выполнил требований господ из Мюнхена. Мало того, он открыл Баранка нашим.
— Нет, — спокойно ответил Шимчик. — За такие вещи не убивают. А если и убивают, то по свежему следу, а не через несколько лет.
— Почему же нет! — Замечание начальника нимало не смутило Лазинского. — Прага не сообщила Шнирке о поступке Голиана. Он узнал об этом лишь недавно.
— От кого?
— Возможно, от самого Голиана.
Шимчик протянул руку к чашке, но не взял ее.
— Где? Уж не в эспрессо ли?
— Отнюдь, товарищ капитан. Эти двое, безусловно, виделись раньше. Думаю, что днем и еще раз попозже. Не забывайте, что между уходом инженера на почту и визитом к Бачовой — пробел. А ведь это несколько часов!
Шимчик не стал возражать.
— Ну что ж, я слушаю.
Ясно было, что Шимчик иронизирует. Лазинский, понимая это, тем не менее продолжал:
— Пожалуйста. Странная реакция Голиана на открытку жены: от его сестры и от Саги мы знаем, что Голиан ее любил и, вероятно, жалел, что развелся. В нормальных условиях его наверняка обрадовало бы сообщение о ее желании вернуться или — не забывайте о Бачовой — сильно взволновало бы. Но инженер отнесся к этому спокойно. Это можно объяснить лишь тем, что незадолго до того произошли события, совершенно выбившие его из колеи. Еще часа полтора назад я полагал, что речь идет о его конфликте с Бауманном, исходя из нашей концепции, что он отдал директору ключи от сейфа, потому что старик хотел его спровоцировать. Я считаю, что причина другая: Голиан увидел Шнирке. Этот тип явился к нему, и Голиан понял, зачем находится здесь его инструктор из Мюнхена. Инженер испугался и списал первую попавшуюся формулу, собираясь бросить эту «кость» Шнирке, он-то знал, что агент способен на все… Ну, а позже он говорил с ним, вероятно, после того, как ушел на почту, не ранее, иначе он не стал бы спрашивать сестру, звонил ли кто-нибудь по телефону, и не просил бы не поднимать трубку, если будут звонить. Но все напрасно! Шнирке шел за ним по пятам, они встретились и договорились о следующей встрече, на сей раз в Михалянах, ну и там…