— Где ты это купила? Вот уж не ожидал от тебя, мамочка!
Она вырвалась из моих объятий.
— В больнице ты полдня бредил «Колонией Оранжевой реки». И я спросила об этой марке у одного спекулянта возле филателистического магазина. А сегодня он принес мне ее прямо домой. За каких-то пять злотых.
Я немедленно заглянул во французский каталог Ивера. Зелено-голубая «Колония Оранжевой реки» должна стоить не больше десяти-пятнадцати грошей. У меня было прекрасное настроение. Будь я на месте мамы, то заплатил бы и десять злотых. Но мамочке полагается нагоняй. Она не должна пользоваться черным рынком!
— Я ему давала два злотых. Потом два с половиной. Но он объяснил, что с колониями всегда связаны большие расходы. В государственных магазинах колониальных марок нет. Он достал марку в Северном районе Варшавы и потратился на трамвай.
— Наверняка зайцем ехал! — сказал я, сильно сомневаясь в «расходах».
— Ну… в следующий раз ищи себе сам. И не болтай в бреду: «Мама, купи мне «Колонию Оранжевой реки»!»
— Я что-нибудь еще говорил?
— Да. Бредил о «Маврикиях»… Но доктор Кригер рассказал мне: чтобы сфотографировать «Маврикиев» для публикации в каком-то американском журнале, целых два года разыскивали владельцев, так как они скрывались под псевдонимами. Их долго не могли обнаружить.
— Фьюу-у-у! — свистнул я протяжно. Мама ошеломила меня своими познаниями. — Если ты еще что-нибудь узнаешь такое же интересное, надеюсь, расскажешь мне?
Она насмешливо посмотрела на меня.
— Ты этого не знал, всезнайка?
Я прикусил язык. У себя дома не следует показывать свою неосведомленность.
«Интересно, а не станет ли моя мама филателисткой? И будут ли у меня тогда вкусные обеды, будут ли пришиты все пуговицы на рубашках, если — не дай бог! — мама всерьез начнет собирать марки?» — думал я.
Покрутившись немного по комнате, я переодел костюм и вышел на улицу.
Мой драгоценный шеф должен был знать о моем выздоровлении от НД. Но в управлении его не было, он заседал на одном из многочисленных совещаний.
Через четверть часа я был уже возле виллы. Дверь мне открыла служанка. Несмотря на ее близорукость и царящий в прихожей полумрак, представляться мне не пришлось.
— Это сотрудник милиции! — крикнула она хозяйке и направилась в глубь коридора.
— Мне хотелось бы поговорить с вами, — обратился я к вдове. — Ключ от комнаты, где было совершено преступление, у вас?
Обе женщины все еще выглядели подавленными, но уже не в такой степени, как в тот вечер, когда мы решили, не предупредив их, устроить засаду.
— Пожалуйста, — ответила вдова. — Анеля, дай ключ и присмотри за черешней в тазу.
Очевидно, они варили варенье или компот.
Открыв дверь и отодвинув портьеру, я первым вошел в комнату. Она давно не проветривалась.
— Можно открыть? — спросил я, подходя к окну. Вдова кивнула и села в кресло.
— Скажите, того человека, который влез сюда ночью, после того как вы приходили с вашим коллегой, уже поймали? Нашли у него марки? — спросила вдова.
«Она не знает, что в действительности произошло в ту ночь, — объяснил мне по телефону полчаса тому назад НД. — Когда я влез за тобой в комнату и начал сразу же названивать в управление, она, услышав мой голос, проснулась. Хотела поднять тревогу. К счастью, мне удалось успокоить их обеих. Я велел им сидеть на кухне. Поэтому они не видели, как выносили на носилках твое бренное тело…»
— Да… этого человека нашли, — информировал я ее без вся кого энтузиазма. — При нем обнаружили справку из психиатрической больницы, — говорил я, не уклоняясь от истины. — К сожалению, марок у него не нашли. Но есть надежда, что и убийца и грабитель попадут в руки правосудия.
— Ах, значит, это был не он? Значит, расследование еще не закончено и еще…
Мне было невыгодно вдаваться в подробности и я прервал ее.
— В свое время вы обо всем узнаете. А пока я вас прошу помочь нам. Пожалуйста, опишите подробно события, предшествовавшие этой трагической истории.
Вдова опять согласно кивнула. Предложив мне сесть, она начала рассказ:
— За неделю до несчастья, до того, как моему мужу сделали смертельный укол, — она посмотрела на ковер возле шкафа с альбомами, стоящими ровными рядами, — как раз за неделю до этого он пошел к врачу. Врач прописал ему строфантин. Анеля обратилась к медсестре в клинике на площади Коммуны. Первый укол сделала эта медсестра. Но видите ли, медсестры хотят заработать на чьем-то несчастье. К тому же не известно, в какое время такая «графиня» соизволит явиться. Поэтому муж решил связаться по телефону со студенческим обществом. Я уже говорила об этом, когда составляли протокол… Приезжал студент-медик, совсем юноша, среднего роста, брюнет. Мужу он очень нравился. Медсестра просила тридцать злотых за визит. Я заплатила ей двадцать два, так она еще была недовольна.
Я взглянул на шкаф.
«У нее здесь, если верить доктору Кригеру, по крайней мере десятки тысяч, а трясется над каждым грошом. Она из тех, кто тщательно собирает крошки со стола, ссыпает их в банку и прячет в кладовую, на случай если лет через десять кто-нибудь подарит ей курицу».
— В тот день, — продолжала вдова, — мы с Анелей поехали на базар, хотели купить клубнику подешевле. Здесь она стоила пять злотых килограмм, а там можно было купить по четыре шестьдесят… Когда мы вернулись, начинало темнеть. Муж был в этой комнате. Я не заходила к нему, он не любил этого. Уколы переносил тяжело и всегда отдыхал после них. И на этот раз я была уверена, что он отдыхает после укола. Когда кукушка прокуковала восемь раз…
— Почему кукушка? -прервал я ее рассказ.
— У нас на кухне шварцвальдские часы с кукушкой.
— Можно будет потом посмотреть их?
— А разве часы имеют какое-то отношение к убийству?
— Нет. Просто из любопытства. Иногда меня интересуют… часы.
— Значит, в восемь часов, как обычно, я понесла мужу рисовую кашу. Открыла дверь и удивилась, почему он не зажигает света. Решила, что он задремал в кресле…
Вдова вдруг встала и, толкаемая необъяснимой силой, начала воспроизводить передо мной сцену, происшедшую неделю назад. Она подошла к двери, отодвинула портьеру и вышла в прихожую. Через секунду я услышал стук в дверь.
— Кароль! — раздался ее тихий, несмелый голос. — Я принесла тебе кашу…
Дверь беззвучно отворилась, и одновременно отодвинулась портьера. Вдова шла, вытянув перед собой руку, словно несла тарелку. Лицо ее было неподвижно, глаза, как у слепой, ничего не выражали. Подойдя к письменному столу, она показала, что ставит тарелку на стол, и обернулась.
— О-ох! -громко вскрикнула она.
Я вскочил.
— А-а-ах, это вы! — с облегчением вздохнула вдова. — Сидите, сидите. Со мной все в порядке.
Мне стало ясно, что тогда кресло у стола, в котором она часто видела своего мужа, было пусто. Слишком точно и глубоко вошла она в свою роль.
— Тогда кресло было пустое… Я подумала, что мужа нет, и зажгла на столе лампу.
Комнату залил затененный желтым абажуром свет настольной лампы.
— Я думала, может быть, муж вышел из дому и оставил записку. — Ища, она склонилась над столом. — Но записки не было…
Воцарилось молчание.
Понемногу, сантиметр за сантиметром, с опаской вдова поворачивала голову к шкафу. Дверцы шкафа были слегка приоткрыты. Она посмотрела на то место, где, как я помнил по фотографии, лежало тело убитого.
— Да… он лежал здесь и не подавал признаков жизни. — Она опустилась на колени, руки ее бессильно поникли.
Затем, торопливо встав, она сняла телефонную трубку. Быстро, очень быстро набрала двузначный номер Скорой помощи, Я выхватил у нее трубку. Настойчивый голос телефонистки: «Слушаю! Скорая помощь слушает!» на этот раз остался без ответа…
— Мне очень неприятно, что мои вопросы воскресили тяжелые для вас воспоминания. Отдохните, прошу вас.
Я подвел ее к креслу. Она тяжело дышала и держала руку у горла… Прошло несколько минут, прежде чем женщина успокоилась.
— Скажите, вы долго прожили с мужем?
— Тридцать пять лет… Да… Тридцать пять лет. Я вышла замуж в тот год, когда поступила в обращение первая серия польских марок в грошах и злотых. До этого в Польше были пфенниги и марки. Муж не отмечал годовщин свадьбы. Но если важна точная дата, можно проверить по каталогу.