— Итак… скажите мне, пожалуйста, почему вы солгали?
Она побледнела и опустила глаза.
— Когда солгала?
— Когда я спросил о письмах. Ведь это можно легко проверить. На марках я видел даты. Расскажите мне всю правду.
Вдова опустила голову.
— Хорошо, я скажу вам правду. Поверьте мне, мы не продали за границу ни одной марки. Если он что-то обменивал, то лишь на марки большей стоимости. Я хорошо знала мужа и ни на миг не могу допустить, чтобы кто-то когда-нибудь обманул его или провел… Существуют правила, ограничивающие обмен с заграницей. Вы, не имея понятия о марках, можете подумать, просматривая письма, что здесь проводились бог знает какие сделки. Язык, на котором пишут филателисты, может показаться шифром, скрывающим биржевые тайны. Поэтому на днях я все письма уничтожила. А пепел еще в печке, если хотите, можете посмотреть.
— И уничтожили следы, по которым я, быть может, установил бы имя убийцы! Вы боялись, — кивнул я на шкаф, — что финансовые органы наложат запрет, как только будет установлено, что коллекцию ваш муж собирал не совсем легальным путем, заключая подозрительные сделки? Какие марки из альбомов вы взяли?
— Не понимаю, о чем вы говорите?!
— Я говорю о марках, которые вы спрятали, поскольку опасались коллизий с финансовыми органами. Очевидно, самые ценные?
Вдова молчала. Я взял с письменного стола опись, составленную с ее помощью, и карандаш.
— Будьте добры, вычеркните из списка то, что не было украдено!
Она положила каталог на колени и, взяв опись, начала вычеркивать.
— Я могу встать? — спросила вдова, протягивая мне исправленную опись.
Я посмотрел: число пропавших марок уменьшилось до трехсот двенадцати.
— Можете. Прошу извинить!
— Я… ничего не понимаю. Почему вы извиняетесь?
Она еще не пришла в себя после раскрытия ее обмана.
Я задал ей второй вопрос:
— Скажите прямо, подготавливал ли ваш муж в последнее время какую-нибудь сделку по обмену, а если да, то с кем и кто в Варшаве мог об этом знать?
Вдова поднялась с кресла:
— Ну… да, муж хотел обменяться с немцем, и об этом знал еще один человек. Однажды, года два тому назад, этот человек приходил, чтобы посмотреть старые саксонские марки, предназначенные для обмена. А тот, немец из Эрфурта…
— Откуда? Я не расслышал.
— Из Эрфурта, — продолжала вдова. — Он хотел взамен дать «Десять краковских крон» на бланке почтового перевода с гарантией Микштейна, Рахманова, Рихтера и метрикой продажи от 1921 года. Лица, которые я назвала, — самые известные специалисты по польским маркам, их имена упоминаются в международных каталогах… Человек, который приходил к нам, был доверенным лицом нынешнего владельца той, второй «Десятикроновой». Мужу страшно хотелось заполучить ее в свою коллекцию. Переговоры тянулись бесконечно долго. И кажется, обмен вот-вот должен был состояться.
— Почему вы не рассказали об этом раньше?
— Во-первых, ни о каком обмене никто меня не спрашивал. Во-вторых, я не знаю, имеет ли это какое-либо отношение к убийству мужа, а кроме того…
Я докончил фразу за нее:
— Кроме того, вы боялись, что раскрытие подготовки к сделке послужит для финансовых органов поводом для каких-либо зацепок?
— Да.
— Теперь я прошу вас, расскажите все, что вы знаете о человеке, который появился в вашем доме два года назад как посредник в обмене саксонских марок на «Десять крон», которая якобы находится в Эрфурте…
Мои труды, затраченные на ознакомление с тайнами и механизмом коллекционирования марок, начали давать первые плоды.
ГЛАВА 7
Возвращаясь в этот день из Западного района, я размышлял над показаниями вдовы, они имели существенное значение для дальнейшего следствия. В приметах человека, которого она мне описала, не было ничего характерного. Правда, мужчина, о котором шла речь, являлся филателистом, но я еще не умел различать «особые приметы» этих людей…
«Лет пятидесяти, среднего роста, круглолицый. Одет довольно хорошо, воспитан, — рассказывала вдова. — Говорит громко, но не спеша. Спокоен, не выражал чрезмерного восторга при виде уникальных марок, которые ему показывал муж».
Эти скупые сведения напоминали описание человека, которого студент-медик встретил на лестнице виллы за несколько дней до убийства. Вдова ничего не знала об этом визите, но не исключала, что тот человек приходил, когда ее не было дома, а муж не всегда рассказывал ей о своих деловых контактах.
Видела она этого посредника только раз, да и то мельком, когда он шел по коридору в кабинет мужа. Но это было давно.
Еще она слышала обрывки их спора, но сейчас, спустя столько времени, подробности припомнить не может. Спор шел о первой норвежской марке.
«Однажды муж сказал, что этот человек его обманул. Связано это было с первой маркой Норвегии. Я утешала его, говорила, что, конечно, очень жаль, но потеря невелика. Ведь у той «Норвегии» с правой стороны был прокол, хотя он и замазан, но все-таки немного заметен. Я даже шутила, что эта марка из коллекции маркиза Феррари. Феррари, один из величайших коллекционеров, в первые годы коллекционирования прокалывал марки иголкой и нанизывал их на нитку… Муж требовал, вероятно, чтобы тот человек заплатил за «Норвегию» или дал взамен марку такой же стоимости. А тот говорил, что марка с изъяном и он ее вскоре вернет, но так и не вернул. Наверно, одурачил кого-нибудь с этой маркой…»
Для меня, однако, самым важным было то, что человек этот (будем в дальнейшем называть его Посол) действовал от имени какого-то коллекционера из Эрфурта и по его поручению осматривал старые саксонские марки…
Размышляя над этим, я пришел к выводу, что если не он убийца, то все равно дальнейшее расследование должно быть с ним связано: он видел марку «Десять краковских крон», о существовании которой почти никто не знал!
«Муж показывал этому человеку нашу «Десять крон», желая убедить в том, что у него одна есть и ему не так уж нужна вторая, из Эрфурта», — рассказывала вдова.
Все мои наводящие и даже довольно придирчивые вопросы больше ни к чему не привели.
Старые саксонские марки из коллекций убитого, конечно, исчезли, были украдены. Вдова клялась, что она этих марок не брала и не прятала.
«Так или иначе, — решил я, шагая к центру города, — следующий, наиболее целесообразный этап следствия проходит… через Эрфурт!»
По дороге домой я заглянул на Главный почтамт, еще открытый в столь поздний час.
Полистал телефонные справочники ГДР, лежащие у окошек, где принимают заказы на междугородные телефонные разговоры. Отыскал то, что мне было нужно, записал адреса.
— Твой старикан звонил, — приветствовала меня мама, когда я вернулся домой, — ему хочется знать, как твои дела.
— Я был на вилле.
— Нет. Его интересуют твои успехи.
— Гм… пока топчусь на месте, — буркнул я, поднимая телефонную трубку.
Когда я заговорил с полковником, мама деликатно прикрыла за собой дверь…
— На всякий случай я затребую для тебя визу в ГДР, — сказал шеф, выслушав мой доклад. — Твой загранпаспорт, если не ошибаюсь, еще действителен? В понедельник будет виза. Путешествия расширяют кругозор, и подобная поездка никак тебе не повредит. Эрфурт, должен заметить, красивый город, — гудел в телефонную трубку полковник.
— В Эрфурте, — сказал я, -как явствует из телефонного справочника, есть четыре филателистических магазина. Один государственный, и, если там та же оперативность, что и у нас, они могут ничего не знать. Остальные три — частные. Думаю, через них нетрудно будет найти обладателя «Десяти краковских крон». Конечно, только от его доброй воли зависит, захочет ли он назвать человека, с которым вел переговоры в Варшаве, назвать того, кому он писал и кто по его поручению ходил к убитому коллекционеру, чтобы осмотреть старые марки Саксонии.
— Ясно. В Варшаве тратить время на поиски бесполезно. Дашь оттуда телеграмму, а мы здесь, на месте, возьмем кого нужно, — закончил дискуссию мой поистине бесценный шеф.
Поиски Посла в Клубе филателистов, где я еще никого не знаю, или с помощью Филателистического агентства были заранее обречены на неудачу. Во-первых, не было точного описания внешности Посла. Предпринимать какие-либо шаги в Варшаве при таком положении дел было рискованно: можно спугнуть убийцу. Этого я опасался. А заход с другой стороны, из Эрфурта, сулил немалую надежду, для преступника это было бы совершенно неожиданным.