Я умылся и сел за стол.
— Ты не будешь сердиться? — спросила мама, ставя передо мной молоко и тарелку с молодым картофелем.
— Ты что-нибудь опять натворила, мама?
— Я? Да ничего особенного. Оказалась случайно в Старом Мясте и зашла к этой симпатичной блондинке…
— К какой блондинке?
— Ну, в филателистическом магазине. Ты ведешь дело о марках и не мог сообразить! — заметила мама.
Я отставил тарелку.
— Ага! Наверняка ты что-то купила. Без этого, конечно, не обошлось. Это, наверно, и есть твоя тайна?
— Ты угадал. Я купила два кляссера. Один тебе и другой себе… — Мама ждала моей реакции.
— Ха!… А я было подумал, что-то случилось!
Смущение моей дорогой мамочки привело меня в хорошее настроение.
— Завтра, если не ошибаюсь, воскресенье. И так как у нас теперь есть кляссеры, не мешало бы нам выбраться в Клуб филателистов.
— Знаешь, я решила собирать… марки с цветами, — поделилась со мной мама. — Ведь цветы — мое давнее увлечение, я все время по ним тоскую.
Мама когда-то работала в городском саду.
— Если ты считаешь, что это подходящее занятие для матери офицера Главного управления милиции, то я не возражаю.
Я считал, что наш совместный выход в Клуб никоим образом не нарушит моих планов. «Купишь не купишь, а прицениться можно», — говорит старая присказка.
В воскресенье в десять часов утра мы с мамой переступили порог Клуба филателистов. Несмотря на воскресный день и прекрасную солнечную погоду, которая манит людей за город, в зале клуба, полном табачного дыма, было многолюдно и шумно.
«Научно-исследовательская комиссия» — гласила огромная вывеска над большим столом, где двое филателистов изучали сквозь лупу предмет обмена. Один из них — профессор университета, другой — известный физиолог.
«Комиссионная продажа» — гласила вывеска над двумя другими столами… Рядом со школьником и маленькой девочкой копался в тетрадях с марками министр. Встретил я там недавно вышедшего на волю рецидивиста, который меня не узнал или делал вид, что не узнает. Вертелись в толпе несколько знакомых врачей и адвокатов. В глубине зала толпились офицеры, студенты, железнодорожники, государственные служащие. Естественно, среди них не мог не быть и майор Ковальский.
В этот момент кто-то очень похожий на Ковальского преградил нам путь.
— Ба! Кого я вижу? — воскликнул он. — Ты что, Глеб, собираешься покупать, менять или продавать? Что тебя вообще интересует?
Он совершенно не имел ничего общего с тем майором Ковальским, которого я ежедневно встречал в своем управлении. Передо мной стоял возбужденный, сияющий человек. Я даже засомневался, он ли это, но, когда он решительно потребовал показать кляссер, сомнения мои рассеялись.
«Ну да! И вытянешь у меня, что тебе нужно», — подумал я.
Я посмотрел на маму, она не была знакома с Ковальским и скромно стояла в стороне, словно совершенно посторонний человек.
— Простите! Меня интересуют марки с цветами, — обратилась она к Ковальскому. — Не знаете ли вы, где и у кого можно приобрести серию цветов? Вы производите впечатление опытного человека.
«Пусть, мамочка, он спросит тебя о твоей коллекции. Ведь в твоем кляссере всего три марки с цветами», — подумал я и прикусил язык, чтобы не сказать лишнее.
— А-а-а, цветы — это очень приятная тема. Чрезвычайно приятная! — подхватил неожиданно Ковальский. — Давайте пройдем прямо к председателю, — предложил он. — Ну, пошли! — дернул он меня за рукав. Чтобы пробиться сквозь толпу к стоявшему в отдалении столику, пришлось как следует поработать локтями и без конца извиняться.
И все же я затерялся в толпе. Когда я их догнал, они уже были у стола, над которым висела табличка «Правление», и приветливо раскланялись с председателем клуба, а тот уже в свою очередь представлял маму секретарю клуба.
Пока мама усаживалась на предложенный ей стул, произошло что-то для меня непонятное: Ковальский, который буквально вырывал у меня из рук альбом, вдруг выпустил его и рысью помчался в глубь зала.
— Вы не удивляйтесь, — объяснил маме секретарь клуба, — он увидел человека, у которого есть «Сан-Марино». А тот редко сюда заходит.
Итак, оказывается, майор Ковальский здесь свой человек… Мама с помощью председателя заполняла документы, необходимые для вступления в члены клуба. В данной ситуации мне говорить о вступлении в члены клуба было некстати, так как я должен был бы указать свое служебное положение.
— Вы тоже будете?… — спросил секретарь.
— Нет, я только хочу попросить у вас совета, — ответил я, поспешно протянув ему свой кляссер.
Секретарь внимательно перелистывал страницы моего казенного кляссера. Останавливался, рассматривал сквозь лупу, подносил к свету наиболее интересные экземпляры марок. Он совсем не походил на акулу. Это был коллекционер, охотно оказывающий помощь начинающим.
— Это у вас для обмена?
— Да!
— Гм… — Подумав немного, он хлопнул себя ладонью по лбу. — Я сейчас разыщу одного коллекционера. С классическими марками следует быть особенно осторожным!
О, это мне уже было хорошо известно!…
Мама продолжала переговоры с председателем о покупке серии марок с цветами. За нее, судя по выражению ее лица, можно было не волноваться. Секретарь отправился на поиски. Оставшись один, я мог спокойно рассмотреть окружающих.
В дымном зале стоял невероятный гул. В таких условиях следовало отказаться от попытки разыскать хотя бы один более или менее ценный экземпляр марки, украденной на вилле, так как едва ли такие марки могут появиться тут в продаже. Здесь обменивались недорогие экземпляры. Клуб — неподходящее место для коллекции «За лот» и тем более для марки «Десять краковских крон».
Я заметил доктора Кригера, пробиравшегося сквозь толпу. «Рассказать ему о той нелепой сделке на площади у филателистического магазина или нет?» Рассказывать об этом у меня не было ни малейшего желания. «Уж лучше потерять две марки «За лот», нежели прослыть растяпой!»
Доктор неожиданно вынырнул с противоположной стороны и, как бы продолжая прерванный разговор, сказал:
— …видишь, я все же достал эту негашенную двухдолларовую марку! Она в прекрасном состоянии, и заплатил за нее недорого!
Он сунул мне под нос конверт с листочком красной бумаги. На марке были два медальона с изображениями Изабеллы Испанской и Христофора Колумба… Меня это нисколько не поразило. Серия уже была мне знакома по кондитерской в Старом Мясте. Две марки этой же серии как раз и явились предметом моего «обмена».
Не встретив с моей стороны никакой реакции, доктор вдруг как бы очнулся, смутился и сказал:
— Черт возьми! А ведь я от радости принял вас совсем за другого! — Затем, понизив голос, спросил: — Кстати, есть ли какие новости на вилле?
— Пока ничего нового, доктор.
— Не думаю, чтобы вы здесь что-нибудь нашли. Такие марки здесь не ходят. Мой «Колумб» был исключением. Но знакомство с клубом может оказаться для вас весьма полезным.
Доктор исчез так же внезапно, как и появился.
Тем временем вернулся секретарь клуба,
— Тысяча извинений! Мне как раз попался карт-максимум «Мирный» с тремя штемпелями! Понимаете? А человека, которого могут заинтересовать ваши марки-классики, к сожалению, сегодня нет.
У секретаря был такой отрешенный вид, словно там, где он искал для меня партнера, ему сделали инъекцию морфия.
— Присмотри за моими классиками, а я сбегаю за «Мирным», — бросил секретарь на ходу председателю.
Отходя от стола, где сидела мама, я грустно покачал головой. Ведь была у меня надежда, что в этом бедлама найдется кто-то разумный! Но этого нельзя было сказать ни о Ковальском, ни о докторе, ни о по-молодому разрумянившейся маме, ни даже о секретаре клуба, который забыл о своем престиже, как только увидел конверт с полюса, к тому же с тремя штемпелями!
— Как дела?! — неожиданно прозвучал сбоку знакомый голос.
Сквозь толпу ко мне тараном пробивался поручик Емёла, нагруженный кляссерами и каталогами — а ведь тогда, в управлении, у него для меня вообще не оказалось марок! — с увеличительным стеклом и длинным пинцетом, прицепленными на шнурках к пиджаку; внешне он напоминал ученого-ботаника, вышедшего в поле.