— А где в Польше употреблялся круглый штемпель с цифрой «один» на марках «За лот»?
— В период обращения марки «За лот» круглые и квадратные штемпеля с цифрой «один» имела Варшава.
— В чем особенность первых марок России? На что нужно обращать особое внимание?
— На анилиновую типографскую краску, распускающуюся в воде…
Я задал еще семь-восемь вопросов, на которые она ответила не моргнув глазом. Стало ясно, что она знает о марках столько же, сколько покойная вдова. Это облегчало ведение допроса.
— Давайте перейдем в кухню. Постарайтесь восстановить ход утренних событий, — сказал я, вставая. — Прошу по порядку вспомнить и повторить все, повторить каждый ваш шаг с того момента, как вы проснулись.
Она послушно двинулась за мной.
— Спала я, как всегда, в алькове. — Она указала на небольшую нишу со свежезастланной кроватью. — В механизме кукушки утром что-то заело: стала куковать как сумасшедшая. — Она взглянула на часы, которые я собирался осмотреть еще при жизни вдовы.
Часы мерно постукивали. Стрелки в форме клюва аиста показывали чуть больше половины седьмого…
— Мне послышалось, что хозяйка будто храпит. Было уже светло, теперь светает рано, — рассказывала наследница. — Я не могла заснуть. Минут через сорок пять мне вдруг пришло на ум, что с хозяйкой неладно. Больно странно она храпела.
— Почему вы считаете, что… именно через сорок пять минут?
— Потому что кукушка кукует каждые четверть часа.
— И что тогда?
— Тогда я встала, накинула халат… — Она подошла к двери напротив и нажала на ручку.
Мы очутились в небольшой, безвкусно обставленной комнате вдовы. Прежде я не бывал здесь. В открытое окно долетал гомон птиц, обклевывавших в соседнем саду черешню.
— Хозяйка лежала вот так, ее голова свешивалась на пол, — показала мне наследница и стала всхлипывать. — Я взяла ее за руку. Но она уже… была мертва…
Наследница расплакалась. Я оглядел комнату, посмотрел в окно, чтобы выяснить: можно ли залезть сюда по водосточной трубе. Это было почти невозможно. Версию, будто кто-то забрался сюда извне, чтобы отравить вдову, следовало отбросить. Впрочем, сотрудники лаборатории уже выяснили, что на водосточной трубе нет никаких следов.
— Это вы открыли окно или оно было открыто?
— Нет. Это открыли ваши люди, которые искали следы…
— А дверь на лестницу?
— Она была закрыта на замок и на цепочку, я открыла ее, когда пошла в комиссариат.
— А окна в кухне и в комнате, где находится коллекция?
— Оба окна были закрыты.
— Рассказывайте дальше… Значит, вы увидели, что хозяйка мертва. Ночной столик возле кровати выглядел так же, как сейчас, или на нем что-то стояло?
— Ничего не стояло. Я испугалась и выбежала отсюда, чтобы осмотреть шкаф.
Речь шла о шкафе, где хранились марки.
Мы вернулись в комнату, где я начал допрос.
— Нитка была на месте, как и сейчас. Пожилой человек в спортивных брюках, что приезжал утром, — она имела в виду полковника, — не велел открывать шкаф… Ну, я как была, в халате, тут же побежала в комиссариат.
Последние слова она произнесла, встав на колени и заглядывая под шкаф.
— Да, нитка цела… Это придумала хозяйка: привязать ниткой дверцы шкафа к булавке, воткнутой в пол… Чтобы потом не нужно было проверять альбомы, ведь мы обе часто уходили и квартира оставалась пустой.
Она поднялась с пола, подошла к письменному столу и села в кресло точно так, как это делала покойная вдова. Зазвонил телефон.
Это был НД.
— Сообщаю первые результаты вскрытия. Следы укола отсутствуют. На этот раз яд был введен через рот. Состав яда пока не определен. Отправляйся, как тебе сказал старик, по следу Посла. Звони из города, я буду у себя в лаборатории. Следует проверить, не совершено ли в связи с убийством новой кражи. Не думаю, чтобы убийцей была наследница, — закончил НД и положил трубку.
Я снова сел в кресло и взглянул на ссутулившуюся наследницу.
— Вашей хозяйке в последнее время не делали уколов?
— Нет. Она чувствовала себя хорошо. Ей не нужны были ни лекарства, ни уколы.
— А может, она испытывала жажду и пила воду вечером или ночью?
— Нет. Я знала бы об этом.
— Вам, конечно, известна ценность коллекции?
— О-о, это… очень ценная коллекция, — услышал я в ответ. Таким же тоном превосходства и своеобразной гордости говорила о коллекции вдова.
— А о завещании вы действительно до сих пор не знали?
— Нет. Я всегда думала, что умру первой. И этот вопрос меня не интересовал.
Я разговаривал теперь с человеком, равным мне по уровню культуры, в ней нельзя было уловить отсталости домработницы.
— А вы… умеете делать уколы?
— Нет. Почему вы об этом спрашиваете?
— Почему — это мое дело… Не выходила ли ваша хозяйка вчера после обеда или вечером из дому?
— Кажется, ходила в кафе… После того как убили нашего хозяина, она иногда ходила в кафе пить кофе.
— В какое кафе?
— Не знаю. В разные. Здесь. В центре. В Северном и Южном районах.
— Могла ли она там с кем-нибудь встретиться? С каким-либо знакомым?
— Не знаю. Скорее всего, нет.
Не задавая больше вопросов, я попросил, чтобы она сняла нитку и вместе со мной посмотрела альбомы.
Просмотр, занявший почти час, не выявил новой пропажи. Все было в том же состоянии, как и при жизни вдовы, до моего отъезда в ГДР. В сомнительных случаях мне помогала опись, составленная с помощью вдовы, неожиданно явившейся второй жертвой преступника.
Часы прокуковали половину девятого. Комендант комиссариата сообщил мне по телефону, что где-то в пригороде разыскали племянницу наследницы.
— Девка — что лошадь норовистая, да еще упрямая. Требует от меня объяснений. Я ничего ей не сказал, чтоб она тебе не мешала с расспросами.
Я уже заканчивал разговор с наследницей и попросил прислать к ней племянницу.
— Не забывайте, пожалуйста, что, согласно закону, коллекция является предметом наследования. Поэтому прошу ничего не обменивать и не продавать. Сейчас придет ваша племянница. О времени похорон вам сообщат.
— Спасибо, — ответила она устало.
Шагая к площади Коммуны, я думал:
«В принципе убийство вдовы могло быть совершено или Послом, или наследницей. Последняя имела бы для этого даже больше оснований: только теперь она почувствовала себя человеком. В доме прислуге достается больше от хозяйки, чем от хозяина. Кроме того, именно она является наследницей. Но всплыло дополнительное обстоятельство: отравление ядом наталкивает на мысль, что наследница связана с Послом! Так или иначе, вывод один. Нет смысла заниматься наследницей, раз у нас уже есть какие-то данные о самом После. Ведь все говорит о том, что вскоре мы его изобличим. Может оказаться, что наследница ни о чем не знает, а Посол договорился с вдовой встретиться в кафе и, опасаясь разоблачения с ее стороны, подсыпал ей медленно действующий яд. Если добраться до Посла, то это автоматически решит вопрос о виновности или невиновности наследницы…»
Обдумывая различные версии, я сел в автобус и, согласно указанию полковника, направился в сорок первое почтовое отделение.
По словам подлинного доктора Кригера, с момента ликвидации почтового ящика на его имя прошел год. Но возможно, что-то осталось в памяти персонала почтового отделения? Может, по тем или иным причинам они запомнили бывшего владельца ящика?
Войдя к начальнику сорок первого почтового отделения, я случайно оказался свидетелем заинтересовавшего меня разговора начальника с одним из практикантов.
— Белый «Дилижанс» входит в число марок, украденных из государственной типографии, — говорил начальник, — поэтому, согласно инструкции, мы не должны принимать эту марку. Скажите тем, кто гасит марки, чтобы такие письма задерживали.
— Можно посмотреть? — вмешался я, видя на столе конверт с незнакомой мне маркой.
— Пожалуйста… Разница заключается в том, что настоящий, пригодный для франкирования «Дилижанс» имеет желтый фон, — пояснил мне после ухода практиканта начальник. — Впрочем, лично я предпочитаю марки без фона. Они более четкие, более похожи на оригинал, служащий образцом для изготовления клише.