Столпотворение у моего столика длилось около часа. Дважды менялось содержимое служебного кляссера. Я собирал… все! «Животных» — когда подошедший ко мне контрагент не имел ничего иного, а нужно было продолжить беседу. Марки Красного Креста — когда подозреваемый (как выяснилось, судья) не располагал ничем другим для обмена. Я собирал «Насекомых», «Локомотивы», «Замки» и что-то еще, что нужно было мне, как дырка от бублика…
Мне приходилось продавать, если партнер не имел с собой марок, а предлагал наличные, и покупать, когда партнера не интересовали мои служебные марки, а меня интересовала не столько предлагаемая мне серия, сколько его особа.
Положительным результатом этой акции было мнение, дошедшее до меня окольным путем: обо мне говорили как о новом коллекционере и как о «своем парне»!
И тут, дождавшись своей очереди, ко мне подсел доктор Трахт.
При виде овальной физиономии я закрыл свой кляссер. Поскольку Посла-убийцы не было среди людей обычного телосложения, тем более я не обнаружу его среди худых.
— Приветствую, приветствую! До главы правительства легче дозвониться! — Трахт сказал это так, будто он звонил министрам по десять раз в сутки. — Давайте пройдем в конец зала. Там свободнее.
Я как раз собирался это сделать, так как пора было прекратить эти идиотские сделки. Я уже не мог досчитаться тысячи злотых.
Мы прошли в конец зала.
— Есть редкая оказия, — шепнул Трахт, фамильярно беря меня за плечо. — Кое-что для настоящих знатоков. Может, присядем?
Мы уселись за свободный, стоявший в стороне столик.
— Все они, — Трахт показал пальцем на толпу, — просто зелень, молокососы. А вы серьезный коллекционер, у которого кое-что есть, — польстил он мне. — Вы должны использовать эту оказию. Я помогаю в распродаже коллекции одного недавно умершего филателиста. Ну и, понятно, немного нуждаюсь в деньгах. Вы знаете, когда приобретается целиком коллекция, это обходится дешевле. А там есть преотличные вещи. Разумеется, большинство я оставлю себе. («Да-да, я знаю, мошенник, что ты оставишь себе!») А часть, те страны, которые я не собираю («Интересно, а что ты вообще собираешь, кроме денег?»), могу уступить без всяких комиссионных.
Я смотрел на него. Лицом, телосложением, ростом он не подходил под описания Посла.
Дальше я услышал, что некая женщина (ясно, что наследница) не будет разговаривать по вопросу о коллекции ни с кем, кроме него. И если я хочу, то коллекцию можем осмотреть вместе.
— Конечно, переговоры я буду вести сам и вы не должны спрашивать о цене. В ваших же собственных интересах. Ввиду возможной недобросовестной конкуренции третьих лиц…
— Гм, — задумался я. — Видите ли, сделки, которые я здесь провожу, — это скорее для спорта. В последнее время меня привлекают марки «За лот». А что в этой коллекции из… — я прикусил язык, едва не упомянув Западный район, — что в ней есть?
Трахт вытащил листок, исписанный рукой убитой вдовы, и, открыв каталог, начал перечислять:
— Все швейцарские серии «Pro juventute», негашеные. Четыре немецких блока «Nothilf» и «Ostropa». Польские марки, выпущенные во время Варшавского восстания, на конвертах. Из Соединенных Штатов — марки всех долларовых номиналов…
Он буквально захлебывался от высоких номиналов иностранных марок, сомнений быть не могло — наследница собирается начать распродажу.
— Жаль, что у вас нет первой «Польши». Как я уже сказал, сейчас меня интересуют номерные штемпеля на марках «За лот».
— Да, но то, что я предлагаю, — он снова показал большим пальцем в зал, — это больше, чем если сложить коллекции этих горе-филателистов в одну кучу. Вместе с альбомами председателя клуба.
— Если бы там была первая «Польша»… — настаивал я. — Серьезный коллекционер может вложить в коллекцию «За лот» двадцать или тридцать тысяч злотых. На таких марках никогда не потеряешь. Цены на них все время растут…
— Да, вы твердый орешек, — вздохнул Трахт, не реагируя на приманку.
У него был вид человека, обманутого в своих ожиданиях. Со мной у него явно не получалось. Его красочные описания, как мы можем «сделать состояние», разбивались о стену моего равнодушия. И было очевидно, что повторяемое мной упорно «10 копеек за лот» тоже его совершенно не трогало. Среди названных им марок не было ни одной из тех, что украли в Западном районе. Значит, он всего-навсего охотился за наследством!
Я вытащил первую «Норвегию». Впрочем, во время моих сумасшедших сделок я оперировал этой маркой так, что все должны были заметить: она в моих руках. Трахт не проявил к ней интереса, так же как и другие.
— К сожалению, эта «Норвегия» не котируется, — отрезал он, скривившись.
Хотя разговор наш приближался к концу, я постарался оставить калитку для дальнейших контактов открытой. Я сделал вид, что колеблюсь, как будто продумываю его эффектное предположение. Он должен это заметить.
— И все же… я еще позвоню вам, — сказал он.
— Как хотите…
Я встал, и мы разошлись.
От всего этого у меня разболелась голова. Я разыскал маму и пригласил ее в кафе на мороженое…
Скука воскресного послеполудня, несмотря на перемирие, проходила для нас обоих под знаком обиды.
Я вовсе не был в восхищении от мытья тарелок, доставшегося мне в удел. Кухонный фартук был мне чересчур короток, и я забрызгал брюки и ботинки.
Дорогая мама, отключившись от домашних забот и хлопот, занялась, конечно, марками.
— «Норвегию», поскольку мы потеряли первую марку, — размышляла она вслух, говоря о себе во множественном числе, — собирать не будем. Но Швеция тоже приятная страна. Посмотрим в каталог. Так, Швеция выпустила пятьсот три марки, а комплект «Норвегии»… — слышал я шелест страниц -…комплект «Норвегии» состоит из пятисот шестидесяти восьми штук…
Насвистывая мелодию из оперетты, я делал вид, что все обстоит прекрасно.
Закончив подметать кухню, я полил цветы, которые уже выпали из круга маминых интересов.
Она совсем потеряла голову. А ведь это только начало. «Что же будет дальше? Что-то необходимо предпринять, каким-то образом защитить домашний очаг…» — думал я, усаживаясь наконец в кресло, чтобы выкурить сигарету. Фарфоровые статуэтки на полке были покрыты слоем пыли, мысль о том, что, кроме мытья посуды, придется заниматься еще и уборкой, а в дальнейшем, возможно, стиркой и глаженьем, была невыносима.
Я решил выйти подышать свежим воздухом.
— Идешь прогуляться? — донеслось до меня из соседней комнаты.
— Да.
— Вот и хорошо. Это тебе полезно. Только советую почистить ботинки. В следующий раз, когда будешь мыть посуду, надевай домашние туфли!
«Не только мне, но и тебе было бы полезно оторваться от марок», — подумал я выходя.
Заметив телефон-автомат, я решил предложить НД совместную прогулку. У него была машина, и мы бы могли выехать за город.
Но его дома не было. Несмотря на воскресенье, он торчал в лаборатории.
— А, это ты, Глеб? — Он не дал мне слова сказать. — Я только что разговаривал по телефону с Западным районом! Хорошо, что ты позвонил. Наследница сидит в кафе «Заря» и поглощает мороженое. Она там с каким-то типом, А этот тип может всыпать в мороженое яд, как вдове…
— Слушай, болтун… — прервал я его, пораженный неожиданным известием. — Нужно немедленно ехать туда!
— Думаешь, мне очень хочется? В воскресенье?…
— Перестань дурить, Юлек! Бери машину и немедленно приезжай за мной, — начал я горячиться. — Я иду от Рыночной площади к центру!
— Идешь, значит? Ну… ладно, — сказал он нерешительно. — Жди зеленую «варшаву»…
Он еще что-то говорил, но, чтобы не терять времени, я бросил трубку. Ведь не исключалось, что вдову отравили в кафе, что убийца подсыпал ей яд замедленного действия!
Вскоре рядом со мной резко затормозила зеленая «варшава».
— Садись! — крикнул НД.
Он сидел за рулем машины и улыбался.
— Ничего подобного еще не бывало, Глеб. Баба, если останется жива, запомнит это до конца жизни!
— Что запомнит? — Я вскочил в машину.
Не было времени размышлять над происшедшей с ним внезапной переменой. К ужасу шофера, сидевшего сзади, НД с места развил скорость сто километров.
— Олесь ждет ее у стола!
— Почему у стола?