Я нашел Мариана у картин Рембрандта. Это были: автопортрет, сделанный в молодые годы, Саския, написанная через два года после свадьбы, и Мартин Дай.
Мариан стоял перед портретом Мартина Дая. Смотрел в какую-то иностранную газету, бормотал что-то себе под нос и выглядел не совсем нормальным.
А меня мучила загадка нового убийства.
Скорее бы добраться до Посла!
— Извини, Мариан, — проговорил я тихо, — нам нужна твоя помощь.
Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом, будто не слышал. И лишь через минуту его профессорский лик просиял:
— А-а, это ты? Ты уже слышал?
— О чем?
— Ты в самом деле ничего не знаешь?
— Нет.
— У этого Мартина Дая была невеста. Ее портрет нашли недавно в городском музее в Шверине. В Голландии был обычай, чтобы молодые перед свадьбой заказывали свои портреты. И наши молодые отправились к Рембрандту. Но свадьба не состоялась… Смешно подумать. Смотри, они снова встретились через триста лет!
Он развернул газету, показывая мне репродукции обеих картин.
К сожалению, я должен был возвратиться к вопросу об убийстве в Западном районе.
— Говоришь, «Дилижанс»? — повторил Мариан, когда мы спустились в контору. — Что-то я слышал. Правда, не в моем отделе, но, помню, по этому вопросу были какие-то споры. Надо расспросить коллег.
Он долго звонил по местному коммутатору, но через несколько минут беспомощно развел руками:
— С человеком, который хотел продать нам «Дилижанс», разговаривал только профессор Грейн. Об этом деле должны знать в Почтовом музее на улице Святой Барбары… Но… профессор Грейн умер, а музей перевели во Вроцлав!
— Скажи, который час? — спросил я, посмотрев на свои не заведенные в утренней спешке часы.
Мариан вытащил серебряный «Нортон» с надписью «Лондон 1785», у которого был громкий, как у трактора, ход. Это был предмет моей давней зависти.
— Ровно десять. В одиннадцать во Вроцлав вылетает самолет. Я это знаю, так как был там на прошлой неделе.
— А как… насчет «Нортона»?
— Спасибо. Можно поговорить об обмене.
— Разреши позвонить от тебя? — попросил я.
— С городом — через ноль. — Он пододвинул ко мне аппарат.
— Если считаешь, что это необходимо для успокоения твоей совести, — говорил полковник, — садись в самолет и лети во Вроцлав. Только запомни: если из этого что-то получится, я оплачу стоимость билета, в противном случае — нет. Решай!
— Вылетаю и вернусь к вечеру! — решил я.
Звонить маме домой смысла не было. Но НД о моем выезде я уведомил.
— Химический анализ пока не дал никаких результатов, — проинформировал меня НД. — Как в первом, так и во втором случае применен неизвестный яд. Это только подтверждает, что второе убийство тоже совершено Послом. Сделай все, чтобы добраться до него.
Теперь я мог передохнуть и выкурить сигарету.
— Эх, если бы мне в ближайшие две недели достать машину! — начал вздыхать Мариан. — Будильник у меня есть, — он полез в ящик стола, — теперь не хватает автомобиля.
— А зачем тебе автомобиль? — Я взял в, руки самый заурядный будильник.
— Видишь ли, в одной деревне на Подлясье есть часы из Вельсена, с кукушкой, 1632 года. Вельсен — это почти пригород Гарлема. А хозяин часов — органист — хочет выменять их только на будильник. Но поезда туда не ходят… А тогда у меня не было с собой будильника.
— А что ты там делал?
— Был по служебным делам. Осматривал старинную колокольню.
Меня осенило: у НД есть машина, он собирает «Спутники», а я могу заполучить «Нортон». Просто так. За здорово живешь!
— А марок у тебя нет, Мариан?
— Нет. Зато у меня есть восьмиугольный подсвечник. Считаешь, слишком много углов?
— Мне кажется… один мой знакомый мог бы тебя подбросить на машине в ту деревню. Но подсвечник не пойдет. Для этого нужны марки со спутниками.
— Э, ничего ты не понимаешь, — объяснил Мариан, провожая меня до трамвайной остановки. — За подсвечник я достану статуэтку Вольтера, за которой охотится тип, имеющий фигурку из Челси. Эту фигурку я сменяю на вазу, на которую зарится кто-то, от кого можно получить испанский пистолет и две дамасские сабли. За пистолет и сабли я получу икону XVI века от коллеги из музея оружия. А тип, который собирает иконы, в свою очередь имеет контакт с человеком, близкий приятель которого знает много лет лицо, коллекционирующее марки. Ну, разве не просто?… Если получится, то за посредничество получишь «Нортон». А эти часы упоминал в своем каталоге сам король старинных часов Марфельс!
Мариан был заядлым коллекционером; да и все, о чем он говорил, происходило в безумном мире коллекционеров!
— Свяжись с НД. У него есть автомашина, и он собирает марки. Я тоже постараюсь его уговорить.
В транспортном агентстве было почти пусто, отпускной период еще не начался. Билет я купил без хлопот.
«Одного часа на Почтовый музей должно хватить, — думал я, сидя в удобном кресле «ИЛ»а. — Раз Посол пробовал продать «Дилижанс» и по этому поводу музейные специалисты между собой спорили, то его должен был запомнить кто-нибудь из работников музея».
Пока у нас было лишь общее описание его внешности, правда, показания студента-медика, вдовы и служащих почтового отделения в принципе сходились. Нам известно, что он существует и действует где-то рядом. Убийством вдовы он вновь дал знать о себе.
Но, чтобы добраться до него, мы знали слишком мало.
ГЛАВА 13
Постепенно небо затягивалось тучами, но я надеялся, что к вечеру вернусь из Вроцлава домой. Соберу только дополнительные сведения о личности Посла, виновного теперь уже в двух убийствах.
Вскоре я поднимался по лестнице Почтового музея. Он оказался скромнее, нежели я предполагал, и занимал всего две большие комнаты, теснимый со всех сторон какими-то организациями.
Директора на месте не оказалось.
— Он обедает, — объяснила симпатичная женщина, занятая чаепитием. — Вот-вот должен прийти. Может, вы пока посмотрите экспонаты?
Волей-неволей пришлось осматривать музей; я познакомился с таблицами и документами, посвященными четырехсотлетию польской почты. Осмотр экспонатов не являлся целью моего посещения и даже нагонял тоску. Но иного выхода не было. Неожиданно я обратил внимание на один экспонат.
Это был акт о предоставлении Просперу Провану, кажется в 1558 году, привилегии почтовых перевозок между Венецией и древним Краковом, бывшим в те времена столицей. Был там и подлинный документ, подписанный Костюшко, об организации почты в полевом лагере Поланец во время восстания. За стеклом одной из витрин лежали карты старинных почтовых трактов и станций вместе с расписаниями поездок.
Я задержался перед старинной книжечкой, озаглавленной: «Наука игры на рожке для почтальонов». Удивил меня пожелтевший документ с печатью Учредительного собрания Франции. Внизу видна была подпись: «Ж. Гильотен». И дата сходилась. Это был тот самый профессор анатомии, который изобрел машину для отсечения голов, а потом занялся организацией почтовых перевозок в революционной Франции. Его патент неизвестно какими судьбами очутился среди вроцлавских экспонатов!
Когда я переходил к маркам, ко мне подошел пожилой седеющий мужчина, похожий на научного работника или библиотекаря.
— Мне сказали, что вы ждете директора. Это я, — представился он.
Здороваясь, мы остановились у старой картины: четверка почтовых лошадей с трудом тянула нагруженный дилижанс; слева был виден дорожный столб Польского королевства, справа, в перспективе, широко простирались поля.
— Меня интересует история подделки этой картины.
— Да-да, помню, — ответил директор. — Когда-то нам пытались продать фальшивую картину, правда довольно удачную копию. Принес картину один человек, он даже рассердился когда я отказался купить ее.
— Потом этот человек попробовал счастья в Национальной галерее?
— Да… Но, хоть убейте, после стольких лет я не могу вспомнить, кто это был, как его звали и откуда он.