— Но он же не мог забыть, что Ястреб — поручик Станислав Ковальский, наш командир — умер. Тот самый Ковальский, который спас ему жизнь. Подполковник Ковальский никогда не жил в Воломине. Влодек не один раз бывал в его квартире в Варшаве на улице Фильтровой, — не сдавался Анджей Лесняк. — Все это никак не укладывается в моей голове.
— Как случилось, что Ярецкий сделал такое, а не иное завещание, мы, как я опасаюсь, уже никогда не узнаем. Поэтому, я повторяю, у нас остается лишь один выход — внести иск о признании завещания недействительным, — заключил адвокат Ресевич.
Барбара Ярецкая — главное заинтересованное лицо — высказала свое мнение последней:
— Я бы хотела избежать процесса. У меня есть для этого веские основания.
— Неужели ты хочешь отдать мастерскую этому типу? — Племянник, как видно, не мог совладать со своими нервами. — Может, ты ему отдашь и все то, что дядюшка тебе милостиво оставил?
— Зигмунт, как ты можешь…
— Если бы Ковальский, — сказал Рушинский, — сделал нотариальное заявление, в котором бы указал, что Ярецкий в своем завещании совершил очевидную ошибку и что в связи с этим он, Ковальский, отказывается от наследства, наверное, удалось бы избежать огласки. Позицию пани Ярецкой я прекрасно понимаю.
— Надо быть психом, чтобы согласиться на это, — буркнул Квасневский.
— Почему же? — Адвокату Ресевичу понравилась идея коллеги. — Если мы сумеем убедить его, что ему все равно наследства не получить, он, возможно, и согласится сделать такое заявление. Конечно, не даром.
— Еще и платить этому аферисту! — не мог успокоиться Квасневский.
— Я думаю, что в такой ситуации он не будет чрезмерно требователен, — сказал майор, не сводивший глаз с красивого лица молодой вдовы. — Это предложение мне тоже нравится.
— Может быть, меценат Рушинский и вы, майор, любезно согласитесь поговорить с этим человеком? — попросила Ярецкая. — Лучше немного потерять, чем иметь громкий процесс.
— Мне этого делать нельзя. Я сотрудник милицпи, и мое участие может быть расценено как попытка оказать давление, что, конечно, недопустимо.
— А я, как исполнитель завещания Ярецкого, не имею права принимать чью бы то ни было сторону, — уклонился в свою очередь Рушинский.
— Не в этом дело, Метек, — обратился к коллеге Ресевич. — Тебе нужно только совершенно беспристрастно проинформировать Ковальского о нашем намерении внести в суд иск о признании завещания недействительным. Ты также объяснишь ему, каковы будут при этом его шансы, и, наконец, сообщишь, что мы ради обоюдовыгодного согласия и избежания суда готовы выплатить ему определенную небольшую сумму за добровольный отказ от наследства. Мы же, Метек, тоже заинтересованы, чтобы ты действовал как можно беспристрастнее. Я уверен, что и наше начальство не будет возражать, если ты выступишь в такой роли.
Таинственное письмо
— Прошу вас, садитесь, пожалуйста! — Этими, можно сказать, традиционными словами адвокат Рушинский приветствовал своего клиента Станислава Ковальского.
На этот раз он выглядел не столь живописно. На нем была темная рубашка и пиджак в клеточку, который был несколько коротковат и тесен ему. Он приоделся и даже побрился по такому торжественному случаю.
— Ну как там, пан меценат? Вы нашли покупателя?
— Покупателя не нашел. Зато имею неблагоприятную для вас новость.
— Какую еще? — Наследник заметно встревожился.
— Адвокат Ресевич уведомил меня, что Ярецкая намерена внести в суд иск о признании завещания недействительным.
— Выходит, Влодя Ярецкий мне записал, а они хотят забрать? Как бы не так! Что мое, то мое и будет. Ну, чертова баба! Сколько раз говорил я Влоде, не женись ты на этой ведьме!
— Я в данном случае лицо абсолютно незаинтересованное, — решительно предупредил Рушинский. — Однако считаю свопм долгом сказать вам, что иск Ярецкой весьма основателен. Она может выиграть процесс.
— Почему?
— Потому что им известно, что вы никогда не спасали жизнь Ярецкому. Они знают также, что вы родились в тридцать третьем году и во время восстания жили с родителями в деревне под Радзимином. И, наконец, они знают, что тот Станислав Ковальский, который действительно спас жизнь Влодзимежу Ярецкому, умер три года назад.
— Ну, дошлая баба! — с оттенком восхищенного удивления воскликнул Ковальский. — С такой лучше потерять, чем с иным — найти. Все разнюхала!