Прошу вас, пан меценат, пусть возьмут по высшей ставке, ну, набавят, скажем, «за сложность дела».
Возьмут согласно таксе.
Понимаю. Но в таксе ведь перечислены разные виды услуг. Могут же они провести по высшей расценке? А вот это вам на возможные в случае моей смерти хлопоты по моему делу.— В подкрепление своих слов Ярецкий выложил на стол туго набитый конверт.
Что это? — спросил адвокат.
— Пять тысяч злотых. Но если вы считаете, что этого мало, я охотно добавлю.
Эти деньги вы также внесете в кассу конторы как аванс на возможные расходы по реализации ваших дел.
Лучше бы лично, без формальностей, как говорится, из рук в руки.
У нас так не принято. Все платежи клиент вносит непосредственно в кассу. Подождите минутку, я схожу к начальнику, посоветуюсь с ним относительно принятия ваших бумаг.
Адвокат вышел в соседнее помещение. Ярецкий же вынул из кармана вечернюю газету и, казалось, погрузился в чтение. Газета в его руках чуть заметно дрожала, видимо, его волновало, как решится вопрос с завещанием.
Шеф дал согласие принять в депозит оба ваши пакета,— объявил адвокат, довольно быстро вернувшись после недолгого разговора с руководителем конторы.
Большое вам спасибо.— Клиент сорвался с места и протянул руку Рушинскому.— Не торопись вы на этот ваш суд, я осмелился бы пригласить вас поужинать. А может, рискнете, пан меценат?.. Ведь «Будапешт» и «Шанхай» почти рядом. Прошу вас, хоть на часочек!
Благодарю, но, право же, сегодня не могу. Может, как-нибудь в другой раз...
Другой оказии может и не случиться. Кто знает, может, я помру...
Ну что вы такое говорите! Совсем еще молодой мужчина, крепкий как дуб.
Бывает и так, что дерево кажется могучим, а внутри трухлявое. Чуть ветерок подует, оно и рухнет. Так и со мной может статься. Выгляжу я браво — не спарю, а состояние здоровья таково, что хочется побыстрее привести в порядок свои земные дела. Еще раз большое спасибо. Ну, побегу. Прошу прощенпя, что отнял у вас столько ценного времени. Скажите только, где канцелярия, чтобы я смог расплатиться.
Прямо по коридору. В конце дверь в канцелярию. Секретаря я уже предупредил, и она все, что нужно, сделает.
До свидания, пан меценат. На днях снова наведаюсь к вам. У меня есть еще одно маленькое дельце. Один клиент нагрел меня на несколько тысяч злотых, и мне совсем не хочется давать спуску этому прощелыге.
Приходите, пожалуйста. Всегда к вашим услугам. Принимаю я, как уже говорил, по понедельникам, средам и пятницам, с шестнадцати до восемнадцати. Только приходите пораньше, не так, как сегодня. До свидания, пан Ярецкий.
Клиент вышел из «бокса» адвоката и направился в канцелярию 104-й нотариальной конторы, адвокат же Рушинский в спешке собрал оставшиеся на столе папки с документами и засунул их в шкаф. Тут только он заметил, что Ярецкий оставил машинописный экземпляр своего завещания.
В первый момент Рушинский хотел было пойти в канцелярию и отдать Ярецкому. Но, вспомнив, что в «Шанхае» вот уже почти целый час его ожидает очаровательная красотка, адвокат передумал. Дорога была каждая минута. А вдруг этот нудный мужик вновь прицепится к нему с каким-нибудь вопросом и задержит еще минут на десять, а эти десять минут переполнят чашу терпения его дамы? Нет уж, лучше не рисковать.
Рушинский открыл свой видавший виды коричневый портфель и сунул туда завещание Ярецкого.
«Нет худа без добра,— успокоил он свою совесть.— Пусть и у меня будет копия завещания, к тому же подписанная самим завещателем».
Метек спешил не напрасно, она еще ждала его. Конечно, не обошлось без соответствующей сцены. Как он мог позволить, чтобы она... одна в таком кабаке ждала его битый час, подвергаясь всякого рода наглым приставаниям мужчин...
НРУД, ЛЕБЕДИ И СМЕРТЬ
Все могло рушиться и огнем гореть, срочные дела откладывались, но Мечислав Рушинский ни за что не отступал от своего свято соблюдаемого уже много лет правила — в середине мая выезжал на три недели в Наленчов. Еще никому не удавалось уговорить его хотя бы на день-два съездить в какое-либо другое место. Например, в Закопане. Если приятели звали его поехать вместе с ними за границу, Метек с огромным энтуаиазмом принимал приглашение, но уже через несколько дней приводил тысячу доводов, не позволяющих ему именно сейчас покинуть Варшаву, либо утверждал, что наверняка не получит визы, так как паспорт у него очень старый и потрепанный. И посему лучше он отправится в... Наленчов.
Так было и в этом году.
Майское солнышко уже припекало. Метек расположился на удобной скамеечке у берега пруда и с наслаждением подставил лицо ласковым лучам солнца. В гнезде на пруду одна из лебедушек высиживала птенцов. Ее супруг — крупный белый лебедь — плавал вблизи. Остальные стайкой, во главе со старым самцом, переваливаясь с ноги на ногу, с достоинством шествовали по тропинке, огибающей пруд.
Птицы уже давно вели себя настолько беспардонно, что отдыхающим, желали они того или нет, приходилось уступать им дорогу, обходя их по газонам стороной. Вот и сейчас, стоило какой-то парочке чуть зазеваться и вовремя не свернуть с тропинки, как старый самец раскрылатился, воинственно зашипел и, пригнув к земле шею, изготовился к атаке. Девушка первая бросилась наутек, а за ней и парень. А лебеди как ни в чем не бывало проследовали дальше, «своей» тропой.
Адвокат улыбнулся, наблюдая эту сцену. Он хорошо знал всю эту стайку. Каждая птица имела свое имя, а все вместе они были предметом особой заботы дирекции дома отдыха. Избалованные и закормленные, лебеди никого и ничего не боялись.
С блаженным чувством полной отрешенности сидел адвокат на берегу пруда, даже не в состоянии развернуть газету, лежащую на коленях. Лениво размышлял он о том, что сегодня в доме отдыха новый заезд отдыхающих и после обеда ему необходимо заглянуть на «пятачок», произвести смотр пополнения. Не приехал ли кто из знакомых...
А может, среди курортниц он обнаружит что-нибудь интересное? В ресторане, здание которого виднелось на противоположной стороне пруда, рядом с водолечебницей, сегодня обещали на обед вкусную гусятину, натертую чесноком и майораном.
«Наверное, уже жарится? С румяной корочкой... Не слишком жирная...» — мечтал Метек и, взглянув на часы, установил, что через часок можно будет, пожалуй, и отведать ее.
Наконец адвокат раскрыл газету. Взгляд его упал на коротенькую заметку, и в одно мгновение померкло все очарование прекрасного солнечного дня. Улетучились мечты о хорошеньких курортницах и румяной гусятине. Заметка была озаглавлена: «Убийство или самоубийство?»
Немногословное сообщение было для адвоката значительным:
«Два дня назад под мостом Понятовского был обнаружен изуродованный труп мужчины в возрасте около пятидесяти лет. Убитый не имел при себе ни документов, ни денег. Следствием установлено, что погибшим является Влодзимеж Ярецкий, проживавший в Варшаве, улица За-погодная, 24, владелец ремесленного предприятия на улице Хелминской, дом 17.
Всех, кто был свидетелем происшествия или кто может сообщить что-либо по этому поводу, просят явиться лично или позвонить в городское управление милиции, дворец Мостовских, комната 307, либо в ближайшее отделение милиции».
«Черт бы его побрал, втравил-таки меня в паскудную историю,— возмутился адвокат.— Такая прекрасная погода: солнечно, тепло,— и на тебе, придется возвращаться в Варшаву! Удастся ли второй раз вырваться — неизвестно. А как мне не хотелось принимать этого Ярецкого! Этот Францишек уговорил. Придется завтра утром выезжать».
Как ни огорчен был Рушинский внезапно прерванным отдыхол, он решил все же заглянуть в ресторан и удостовериться, так ли вкусна жареная гусятина, как это рекламировали.
За столиком он встретился еще с одним страстным энтузиастом Наленчова, своим старым приятелем адвокатом Гарошем, который только что приехал из Варшавы.
Ты читал, Метек, сообщение в сегодняшней газете? — спросил Гарош, после того как закончилось пх совещание по поводу меню.— Загадочная история! Следователь рассказывал мне, что они головы ломают над этим происшествием и никак не могут вскрыть причину убийства.