Я говорил об этом с Барбарой. Убеждал ее опротестовать завещание. Но только в крайнем случае.
— Почему?
Видите ли, дело это чрезвычайно деликатное. Не забывайте, Ярецкий занимался производством предметов религиозного культа. Его клиентура особого рода. Это преимущественно ксендзы. Уже и без того убийство Ярецкого вызвало много шума и, наверное, отрицательно скажется на оборотах фирмы. А если к этому добавится громкий процесс о признании недействительным последней воли умершего? А вдова, выступающая в роли истицы, доказывающая, что ее муж в момент составления завещания был не в своем уме? Пресса раструбит эту историю по всей Польше. А ведь и в такой «отрасли производства» существует конкуренция, и конкуренты Ярецкого не преминут воспользоваться этим. Ну, выиграет Ярецкая такой процесс. А что толку? Предприятие-то придется закрыть из-за отсутствия заказов.
Вы не преувеличиваете?
Если и преувеличиваю, то не слишком. Может, целесообразнее договориться с этим Ковальским. Что это за человек?
Я видел его только раз. То ли рабочий, то ли мелкий торговец. Упоминал, что иногда торгует чем придется. Брал кое-что из изделий Ярецкого. Трудно судить о человеке после одного разговора с ним.— Адвокат явно осторожничал, говоря о странном клиенте в алом свитере. — Выглядит молодо, больше сорока никак ему не дашь.
Выходит, во время Варшавского восстания ему было четырнадцать,— подсчитал Анджей Лесняк.— И он смеет утверждать, что вытащил Ярецкого из-под развалин?!
Именно так он и сказал, что, кстати, полностью соответствует и тому, о чем Ярецкий пишет в завещании.
Но откуда этому Ковальскому известно содержание завещания?
Утверждает, что сам завещатель ознакомил его со своей последней волей.
Прошу вас, спросите этого человека, где это было, на какой улице, из-под развалин какого дома он вытащил Ярецкого.
Я не стану его спрашивать. Не мое это дело. Пусть доверенпое лицо Барбары Ярецкой — адвокат Ресевич — поинтересуется этим.
Я бы этого прохвоста передал милиции. Ведь это явное мошенничество. Этот тип выдает себя за совсем другое лицо.
Процесс о мошенничестве вызвал бы, несомненно, и большой интерес, и столь же большой шум, как и процесс о признании недействительным завещапия.
Вы правы. В общем, и так и этак плохо. Что же вы, пан меценат,советуете?
Я считаю, что следует устроить встречу, в которой приняли бы участие адвокат Ресевич как доверенное лицо Барбары Ярецкой, вы как свидетель и Ярецкая как главное заинтересованное лицо.
А может, имеет смысл пригласить па эту встречу и того майора, который ведет следствие по делу Ярецкого? — предложил Лесняк.— Афера Ковальского может бросить новый свет на это преступление. Кто знает, не замешан ли этот Ковальский в убийстве Ярецкого?
Что ж, это можно,— без энтузиазма согласился Рушинский. Он-то ведь знал, что Ярецкий покончил с собой и что прокурор намерен прекратить следствие.
Вы, конечно, примете участие в этой встрече?
—Только в качестве исполнителя воли умершего. Адвокат Ресевич охотно согласился участвовать в совещании. Майор Лешек Калинович, которому Рушинский сказал о предполагаемой встрече, очень заинтересовался «аферой Ковальского» и обещал непременно быть.
Барбара Ярецкая на этот раз пришла не одна. Ее сопровождал молодой человек, немного на нее похожий, лет двадцати пяти, блондин с вьющпмпся, а может быть, завитыми и чуточку излишне длинными волосами, одетый с претенциозной элегантностью.
—Зигмунт Квасневский, сын моего замершего брата. После смерти мужа у меня никого не осталось на свете. И вот, пока не свыкнусь с этим, попросила Знгмупта заняться моими делами. Вы не будете возражать, еслн и он примет участие в пашем совещании?
Никто не выразил протеста.
Адвокат Рушинский, подчеркнув, что принимает участие не как заинтересованная сторона, а только в качестве свидетеля ряда поразительных фактов, рассказал о происшедших событиях. Более всех были пзумлепы майор Калинович и Зигмунт Кваспевский. Для обоих многое из сказанного Рушинским оказалось новостью.
Это аферист! — горячился молодой человек.— Его надо арестовать! Как влепят ему пару лет, пропадет охота фокусы выкидывать!
То же самое и я твержу,— поддержал молодого человека Апджей Леспяк.
Не так-то это просто,— возразил адвокат Ресевич.— Не окажись в завещании Ярецкого одной фразы, наша встреча была бы абсолютно бесполезной затеей, а Станислав Ковальский, безусловно, стал бы наследником.
Это почему же? — спросил Квасневский.
Потому что Влодзимеж Ярецкий имел право по своему усмотрению распорядиться половиной имущества. Он мог завещать его первому встречному, даже приюту для бездомных собак или кошек. А уж тем более Станиславу Ковальскому из Воломина. Только фраза наследодателя, что он делает это в знак благодарности за то, что тот спас ему жизнь во время Варшавского восстания, вызывает сомнение относительно действительности этого документа.
Но я лично не усматриваю здесь злого умысла со стороны Ковальского.
Но Ковальский-то утверждает, что именно он спас жизнь моему дяде.
Он сказал это в частном разговоре с адвокатом Рушинским,— разъяснил Ресевич.— И я не удивляюсь этому. Его уведомляют о большом наследстве, и он хочет его получить. Такого рода ложь нельзя рассматривать как мошенничество.
Я удивляюсь, как вы можете защищать этого афериста! Ведь вы должны представлять интересы Баси. Что же это такое?! — Молодому человеку явно недоставало выдержки и такта.
Именно как доверенное лицо Барбары Ярецкой я обязан защищать ее интересы и предостеречь, дабы, не желая того, она не навлекла на себя обвинения в преступлении, именуемом в уголовном кодексе «ложными показаниями»,— сухо отпарировал Ресевич. — Согласен, что Ковальский, заявляя, будто он спас Ярецкого, поступает нечестно. Но это еще не мошенничество.
Успокойся, Зигмунт,— одорпула племянника Барбара Ярецкая.— Меценат Ресевич прав.
Позвольте мне кое-что разъяснить,— обратился к собравшимся майор Калинович.— Адвокат Руншнский по телефону кратко рассказал мне об этой любопытпой афере. Я решил проверить, что из себя представляет Станислав Ковальский из Воломина. Оказалось, личность эта хорошо известна милиции пе только тех мест, но и варшавской. Мелкий воришка и мошенник. Имеет уже несколько судимостей. Часть сроков отсидел, а часть скостила амнистия. Заниматься трудовой деятельностью явно не расположен. Когда нужда припирает, он, как говорят у нас в столице, начинает «подторговывать» чем бог пошлет. У меня имеются его анкетные данные. Майор вытащил блокнот и начал читать: «Станислав Ковальский, год рождения 1933, место рождения — деревня Велька Струга...»
А мне он сказал,— прервал майора Рушинский,— что родился в двадцать третьем году. То-то мне его моложавость показалась подозрительной.
Подтверждая версию о спасении жизни Ярецкого,— заметил майор,— он должен был прибавить себе десяток лет. Ему было одиннадцать, когда вспыхнуло восстание. Трудно было бы поверить, что такой мальчуган смог вытащить взрослого мужчину из-под развалин. Впрочем, мы установили, что этого Ковальского вообще не было тогда в Варшаве. В это время он жил со своими родителями в родной деревне под Радзимином.
Следовательно, он действительно аферист,— стоял на своем Квасневский.
Теперь я припоминаю этого Ковальского,— заговорила вдова,— он был у нас несколько раз. Покупал медальончики, самые дешевые. В последний свой визит жаловался на безденежье. Говорил, что в поезде у него вытащили деньги. Влодек, человек мягкосердечный, дал ему в кредит товару на двести злотых. С тех пор не видали мы ни этих денег, ни этого клиента.
Двести злотых? — повторил задумчиво Рушинский.— Это уже занятно...
Где-то в наших бухгалтерских книгах в графе «не возможно взыскать» значится эта сумма. Короче говоря, нагрел нас этот Ковальский на двести злотых.
Таков уж его обычай,— засвидетельствовал Рушинский, основываясь на своем личном опыте...