— Может, он что-нибудь другое съел, — говорю я. — Или выпил.
— Он и капли в рот не берет. Он адвентист — или что-то в этом роде. И уверяет, что вообще ничего в тот день не ел. Меня совесть замучила, Густи, человек чуть не погиб из-за меня! Проклятая я, что ли, какая-то, от меня всем вокруг одни несчастья…
Хочется верить, что она не имеет в виду среди прочих и меня. Деликатно покашливаю, но Адриана, кажется, не замечает.
— А если бы я его съела, Густи, мне бы конец! Андрей здоровенный парень и то чуть не умер… Господи спаси!
Она крестится. Как кстати — мы проходим мимо церквушки.
Что-то тут не то — отравиться эклером! Может быть, это издержки профессии, но многочисленные не слишком веселые случаи из моей практики научили меня не быть фаталистом и проявлять осторожность, когда речь идет о совпадениях. Молниеносно выстраиваю гипотезу: Адриана знает, возможно даже не делая нужных выводов, некую подробность о Дане Сократе, представляющую угрозу для безопасности убийцы. Отравленное пирожное могло бы устранить повод для беспокойства… Самое время задать Адриане кое-какие вопросы, я это собираюсь сделать еще с Мамаи, но тут не место, и потом, не хочется зря ее пугать. Сначала надо проверить практическую возможность моей гипотезы. Итак, мы условливаемся, что я приду навестить ее через пару дней, на сто первый спектакль, а может быть, и пораньше, и я советую не есть больше пирожных на сцене. Ни ей и никому из персонала.
Прежде чем расстаться, она интересуется, занимаюсь ли я все еще делом Дана Сократе. Я отвечал, что уезжал за границу, в нескольких словах резюмирую свои впечатления и говорю, что мне снова понадобится кое-что обсудить с ней и с друзьями Дана — Чернеску и Рошу. Она меня перебивает:
— Чуть не забыла самую большую сенсацию. Вчера вечером в театре была и красотка Виорика со свитой из Мирчи и Паула. После спектакля она отвела меня в сторонку и шепнула на ушко… что ты думаешь? Что она в тебя влюбилась — ни более, ни менее! Но это еще не все: она сказала, что ты дал ей свой телефон, и попросила у меня позволения тебе позвонить.
Я подхватываю ее игривый тон:
— И ты позволила?
— Я ответила, что она может взять это под свою ответственность и что я давно уже не выступаю в качестве инстанции, разрешающей или запрещающей женщинам иметь на тебя виды.
Она произносит это очень серьезно, так серьезно, что я ощущаю сосущую пустоту под ложечкой. Если честно, я бы предпочел, чтобы Адриана не дала Виорике разрешения. Но сейчас такая честность мне не под силу, и я бормочу:
— А я думал, ты шутишь, Адриана.
— Какие уж тут шутки! Она, конечно, особа очень молодая, но ведь и не девочка.
Пожимаю плечами — что мне еще остается? Целую ей руку, мы расстаемся, но, отойдя на два шага, она приостанавливается и бросает мне через плечо:
— Только поосторожней, Аугустин! Ты в опасном возрасте. Смотри не попадись на отравленное пирожное, как наш бедный реквизитор!
Глава V. Визитная карточка убийцы
События вдруг стали разворачиваться в совсем ином ритме. Я, конечно, могу ошибаться, но в чем, в чем, а в этом интуиция, или бог его знает что, меня подводит редко. Охота явно вступила в завершающую фазу: загонщики уже окружили лес, крики и звон колокольчиков вспугнули дичь и ружейные дула терпеливо поблескивают во влажной листве. Достаточно дичи сделать неверное движение — из спешки, по неведению, а чаще всего от отчаяния, — и пуля прочертит назначенную ей траекторию.
Попытка устранить Адриану — может быть, это и есть неверное движение?
Существует, однако, и другая возможность. Хитростью, обманными маневрами, петляя и отвлекая внимание охотника, зверь может ускользнуть из-под ружейного прицела, убежать и забиться в тайное укрытие, в дупло или нору, и просидеть там не один день, затаив дыхание и воображая, что спасен. Но это только временная отсрочка. Опытный охотник распознает из тысячи следов один нужный, крадучись, пойдет по нему, и его удар настигнет зверя в укрытии, когда тот меньше всего этого ждет.
В «Альбине» такая обстановка, какая бывает, когда в доме покойник. Левая часть помещения, где находится собственно кондитерская, закрыта для публики. Посередине, в полной прострации, сидит заведующий, неподвижно глядя перед собой. За его спиной всхлипывает молоденькая продавщица. Две другие из-за прилавка враждебно следят за каждым движением трех контролеров, которые допрашивают старичка в голубом халате — вероятно, старшего пекаря. Справа, сквозь стеклянную дверь кондитерской, видны лица любопытных, пытающихся понять, что происходит.