Вывод моего собеседника меня, как вы понимаете, не устраивает, но это не мешает мне отметить, что он обладает памятью и наблюдательностью выше среднего. Последнюю мысль я выражаю вслух.
— Профессия, товарищ майор! — отвечает он с хорошо отрепетированной скромностью.
Поблагодарив за беседу, я прошу разрешения позвонить из его кабинета. Но Адриана не подходит к телефону — наверное, еще не дошла до дому. В любом случае разговор с ней дольше откладывать нельзя. Я навещу ее вечером.
Справляюсь у помрежа, занята ли Адриана сегодня в спектакле. Нет. Тем лучше для меня.
Время — обеденное, и, прежде чем приступить ко второму этапу охоты, я соображаю, что нелишне навести порядок в собственном доме. Итак, вхожу в «Капшу» и умеренно заправляюсь, без хлеба и без картошки, в соответствии с мудрыми советами, которые мне дал когда-то — увы, без особого эффекта — мой добрый друг доктор Москану, На самом деле обед — это, скорее, повод пережевать информацию, которую я собрал сегодня.
Я бы сказал, по крайней мере по первому впечатлению, что дело упрощается. Если случай с пирожным был не просто случаем (а моя интуиция, о которой я самого хорошего мнения, настойчиво убеждает меня в этом), круг подозреваемых сильно сужается. Конечно же, я не могу поставить все на одну карту, надо приберечь козырь и для других вариантов, но пока что круг таков: Мирча Рошу, Паул Чернеску, Виорика Ибрахим которую, видимо, подозревает и Адриана, если я правильно понял ее сегодняшнюю реплику на прощанье, — и Атена Пашкану. У первых трех вполне твердое алиби, но с этими алиби никогда не знаешь… Ведь и про саму Адриану нельзя сказать, что она вне подозрения, история с пирожным могла быть инсценирована. Однако все во мне отвергает подобную возможность, и хотел бы я посмотреть, кто первым бросит в нее камень… Наконец, сегодня возник и шестой персонаж, маленький нервный человечек а-ля Серж Реджиани, но одетый как отставной каскадерер. Посмотрим…
За десертом я принуждаю свои мысли свернуть несколько в сторону. Мне совсем не светит послеобеденная программа: прочесть все четырехэтажные дома неопределенного числа кварталов в поисках давным-давно брошенной мастерской погибшего художника. Веселенькая перспектива! Не умнее ли будет отправиться, как я и хотел поначалу, в Союз художников? Там мне могли бы дать координаты кого-нибудь из друзей юности Дана Сократе, и при некотором везении я, может быть, узнал бы и адрес искомого ателье. Но шансов на это мало, а вся операция в лучшем случае займет день-два. Мне же, хотя сроки особенно не поджимают, самому не терпится добраться до развязки.
Что ж, я расплачиваюсь и пешком отправляюсь в соответствующий район. На бульваре полно народу, по большей части это женщины. Крупные учреждения в центре уже закончили работу, и толпы женщин, расписавшись в журналах, бегут по магазинам, чтобы, набив сумки, разойтись по домам, где их ждут злые от голода мужья, капризные, крикливые чада или, еще того хуже, тишина комнаты, обставленной с бескорыстным кокетством одиночества… Но это чуть позже, а сейчас город пульсирует мощно и таинственно, это пульсация трех часов пополудни, особая примета Бухареста, которую ни с чем не спутаешь и которую чувствуют только те, кто здесь живет. Вхожу в парк Чишмиджиу, лучащийся под солнцем последних прекрасных дней года, по аллеям гуляют стайки отобедавших поблизости студентов. Занятия только несколько дней как начались, в парке еще держится дух каникул, что напоминает мне, но только на миг, о Виорике Ибрахим и ее несостоявшемся звонке, затем я снова погружаюсь в созерцание пейзажа, который всегда действует на меня завораживающе, давая почувствовать себя молодым и, может быть, даже бессмертным.