— Это ты, Борис? — послышался шепот Клаши.
— Я, — и тотчас почувствовал на своих плечах женские руки.
«Ну вот, начинается», — с досадой подумал он.
— Боренька, касатик ты мой ненаглядный, люблю я тебя, — лихорадочно твердила горничная, прижимаясь к парню. — Давай убежим отсюда. Убьют нас здесь или посадят в тюрьму.
Оторвав ее руки, Шубин грубо бросил:
— А куда побежишь, дура? С работой везде трудно, а денег у нас с тобой нет.
— Есть, Боренька, — как в полузабытьи шептала Клаша. — Много денег есть, на всю жизнь хватит, и детям нашим…
— Где? — резко спросил Шубин.
— Пойдем, покажу тебе, где Евстигней золотишко свое прячет. Подсмотрела я за ним.
— Сейчас же день! Увидят нас…
— Евстигней бежать собрался. Может, сегодня уйдет. Он с Лукерьей все подготовил. Идем, никто не обратит на нас внимания. У меня в городе есть знакомая женщина, она нас укроет на время.
— Куда идти? — спросил Борис.
— За баню. Там под деревом зарыто.
— Хорошо, иди вперед. Я за тобой.
Когда горничная скрылась, Шубин решительно подошел к телефону:
— Барышня, десять-пять… Кто? Это — Леонтий. Я нашел, где хозяин прячет сапоги… Немедленно к соляному складу пролетку.
Глава шестнадцатая
Лисина подобрали в трех верстах от Кучумовки. Он лежал без сознания в придорожной канаве. Неподалеку пасся оседланный конь. Когда раненого привезли в сельсовет, он открыл глаза и еле внятно произнес:
— Передайте Боровкову… что послезавтра будет налет… на потребительские общества и коммунарские кассы… Луковина здесь нет… Еще… в милиции работает осведомитель Волкодава…
Потом снова впал в забытье. Председатель сельсовета вызвал начальника поста.
— Гони в город, — приказал он ему. — Надо немедленно оповестить Боровкова.
Прибывший фельдшер осмотрел раненого.
— Нужно везти в больницу. Без операции умрет.
— Будешь сопровождать, — распорядился председатель.
До совещания у Боровкова оставалось полтора часа. Шатров решил немного прогуляться по городу. Проходя мимо дома, где жила Галина Кузовлева, он вдруг повернул к ее воротам. Георгий сам не отдавал себе отчета в своих действиях. Просто ему захотелось еще раз поговорить с милой приятной женщиной. В тот вечер их беседа была сугубо официальной. Тогда он впервые обратил внимание на красоту артистки. Нет, ему и раньше приходилось видеть ее. Однако в заведении, где работала, она выглядела совсем другой. В чем была разница, Шатров понять не мог. Видимо, ее лицо сильно портила косметика. И еще — кафешантанные жесты и движения.
Теперь ему хотелось увидеть артистку в домашней обстановке.
Шатров был холост. На его жизненных перекрестках не так уж много встречалось женщин. Мешала природная застенчивость, да и времени не было для длительных ухаживаний. Провожая в тот вечер Галину Кузовлеву, Шатров робко взял ее под руку, ощутив в сердце предательское покалывание. При сильных волнениях давала себя знать давняя контузия.
— Вы, как гимназист, — засмеялась тогда артистка.
«Будешь тут им, когда ни дня ни ночи покоя», — с горечью подумал Шатров.
И вот ноги снова несли его к ней. Повертев щеколду, Георгий услышал злобный лай собаки. Прошло несколько минут.
— Кто? — спросил знакомый голос.
— Это я, Шатров, — ответил он.
— А, очень рада.
В проеме калитки появилась улыбающаяся Кузовлева. На плечи ее была накинута легкая шаль-паутинка.
— Я к вам… ненадолго, — сказал Шатров.
— Пожалуйста…
Георгию показалось, что в ее глазах мелькнула растерянность. «Стесняется, что ли, меня?» — подумал он, шагая за ней в дом.
— Только у меня, Георгий Иванович, не прибрано. Встала поздно.
В комнате, куда артистка завела Шатрова, все говорило о быте незамужней женщины. На комоде стоял трельяж, возле которого грудились флаконы с духами, коробки с пудрой, шкатулки. Всюду были вышивки, кружева, фотографии. Над кроватью висел гобелен, изображающий охоту на оленя.
— Садитесь, — пригласила Галина, пододвигая венский стул. — Хотите чаю?
— Нет, спасибо, я ненадолго. Вот пришел посмотреть, как вы живете.
— Да как живу? Одиноко, скучно. Работа — не в счет. Там я устаю.