Народ в банке схлынул. Игринев собирался пойти покурить, когда его окликнула счетовод Наташа Соболева.
— Григорий Васильевич, вас какая-то старушка спрашивает.
— Где?
— Внизу.
В вестибюле, где стояли дубовые скамейки для посетителей, Игринев увидел худенькую востроносую старушку с баулом в руках.
— Спрашивали меня? — обратился к ней кассир.
— Вы Григорий Васильевич Игринев?
— Да.
— Я к вам от Ксении Семеновны.
Игринев испуганно схватил ее за рукав.
— Тише, пройдемте в сквер.
Усадив там необычную посетительницу, кассир сказал:
— Ведь она арестована.
— Да, — подтвердила старушка. Это была квартирантка Ведерниковой Вера Ильинична Георгиева. — Но она передала записку. Вот почитайте.
На клочке бумаги было написано:
«Я заболела, приходить ко мне не надо, заразитесь. Обязательно передайте папе натуральный кофе, он просил. Еленка».
— Как вам удалось взять у Ксении Семеновны эту записку? — пытливо заглянул в лицо старушки Игринев.
— Меня забрали в милицию.
И Георгиева рассказала кассиру о случае в ломбарде.
— Где кофе?
— Вот, — старушка подала Игриневу баул.
Раскрыв его, тот обмер. В нем лежали драгоценности, конфискованные у Ведерниковой.
— Боже мой, откуда это? — воскликнул кассир, торопливо закрывая баул.
— Хранилось в тайнике. Только, пожалуйста, расписочку…
— Хорошо…
В час дня, когда в банке прозвучал сигнал к обеду, у парадного подъезда появился Игринев. В руках он держал баул. Оглянувшись по сторонам, кассир направился к площади. За ним незаметно последовали два сотрудника розыска. Шел Игринев торопливо, как человек, спешащий рационально использовать перерыв в работе. У часовой мастерской он замедлил шаг. Еще раз оглянувшись, кассир вошел в дверь. Пробыл он там минут пять. Вышел Игринев оттуда уже без баула.
Потом кассир направился в столовую. Здесь он задержался на целых полчаса, а затем возвратился в банк.
Ровно в два часа дня часовщик Иван Тимофеевич Гурьев, степенный, уже в годах человек, закрыл мастерскую и с баулом в руках зашагал в сторону скотобойни. Пройдя с полверсты, часовщик свернул в небольшой переулок, остановился у дома с шатровой крышей и постучал в окно. Калитку открыл молодой парень в плисовых штанах и шелковой рубахе, перепоясанной наборным ремнем. Они вошли во двор вместе. Через четверть часа Гурьев снова показался в воротах. Как ни в чем не бывало, он зашагал обратно.
Глава тридцатая
Шатров заглянул в аптеку под вечер. К нему вышел сам Левинсон.
— Что это с вами, Георгий Иванович? — всплеснул он руками, увидев на Шатрове повязку.
— Работа такая, Израиль Георгиевич, — усмехнулся Шатров. — Но я к вам по другому делу.
— Пройдемте, — пригласил Левинсон.
От запаха лекарств у Георгия закружилась голова: сказывалась потеря крови. Превозмогая себя, он пошел следом за аптекарем. В маленькой комнатушке Левинсон подал ему стул.
— Я вас слушаю, Георгий Иванович.
— Скажите, Израиль Георгиевич, к вам приходили сегодня за перевязочным материалом?
— Кажется — да. Рая, кто у нас сегодня брал бинты и йод?
Вошла жена Левинсона.
— Какой-то паренек. Говорил, что отец пилой руку повредил.
— Вы не знаете, Раиса Иосифовна, кто он?
— Нет, не знаю.
— Подожди, Раиса, — остановил ее Левинсон. — Ты же говорила, что это сын обойщика Кириллова?
Жена бросила на мужа сердитый взгляд.
— Вечно ты влазишь в чужие дела.
— Товарищам надо, Раинька. Так это Родька Кириллов был?
— Он, — нехотя подтвердила супруга.
— Спасибо вам, — поблагодарил Шатров.
В милиции его ждал Трегубов.
— Егоров с Беседкиным проследили за кассиром и часовщиком. Гурьев отнес баул в Сапожный переулок, в дом, где живет обойщик Петр Васильевич Кириллов.
— Интересное совпадение, Парфен, — сказал ему Шатров. — Сегодня утром у Левинсона сын обойщика брал перевязочный материал.
— Пошли быстро к Боровкову…
Обстановка обострилась до предела. По распоряжению Боровкова оперативные группы дежурили у всех учреждений, занимающихся денежными операциями. Не снимались засады с «малин». Были взяты под охрану дома граждан, имеющих ценные вещи, перекрыты дороги на выезде из города. Под видом отъезжающих пассажиров на вокзале дежурил специальный оперативный отряд комсомольцев.