Перед нами тип революционера-фанатика, нимало не сомневающегося в целесообразности и правильности своих поступков. Он не только бесцеремонен, перекраивая историю, волюнтаристски вмешиваясь в судьбы миллионов людей, присваивая себе честь открытий, совершенных во второй половине XIX и начале XX века, и воздвигая обворованным им ученым в качестве некой моральной «компенсации» символические памятники, фактически беря на себя функции самого Создателя. Роман Владычин еще и по-революционному беспринципен. Положение о цели, оправдывающей средства, обоснованное Макиавелли, становится его жизненным кредо. Герой цинично использует людей, доверившихся ему. Он предает жалкого старика Наполеона, топчет чувства мадам Рекамье, спасшей его от верной гибели, точно так же обходится и с другой влюбленной в него женщиной — Наташей Голицыной. Владычин, как и положено Богу и пламенному революционеру, страшно одинок. (Вспомним Антона-Румату в романе братьев Стругацких «Трудно быть богом»). Лишь изредка в нем просыпаются подлинные человеческие чувства. Он пытается остановиться, осмыслить пройденный им путь, понять, для чего все это и стоит ли оно того, что утрачено в результате его бесконечной погони за призраком «всеобщего счастья»:
«…Ватерлоо. Кустарная бойня — рядом с Верденом и Ипром. Удивленные канониры и первый разговор с Даву. Деревянный Екатеринбург. „Полу-рояль“ с клопами и плохими обедами. Пыль уральская, колючая. Площадь с прицепившимся на краю приземистым Ипатьевским особняком. „Мы, Николай Вторый“ — нацарапанный на дверном косяке последний романовский росчерк. Палатка. Треуголка. Приветствие гвардейцев по утрам около Пале-Рояля. Добродушный Ней. Наташа… Крестины дедушки. Безумный шепоток, безумные глаза Александра. Пестель… Муравьев… Пушкин… Бейте в площади бунтов топот. Выше гордых голов гряда… дальше — стерто… Потопы… миры… города…»
Бесцеремонны и сами авторы в отношении к историческим лицам и событиям. Они достаточно легко решают проблему культурно-исторического шока. В принципе, Роман Владычин очень правильно выбрал эпоху внедрения. Научные новшества, привезенные и распространяемые им в первой четверти XIX века попадают на уже подготовленную почву. Подобный эксперимент, начнись он в античный период, в средние века или даже в Новое время, завершился бы неизбежным провалом. А так и железные дороги, и нарезное оружие, и подводные лодки, и кинематограф воспринимаются как нечто само собой разумеющееся. Большее неприятие вызывает подход соавторов к изображению реальных деятелей прошлого. Следует признать, что некоторые персонажи из этой группы воссозданы убедительно и со значительной степенью достоверности. Так, в целом соответствуют своим прототипам образы Александра I, графа Аракчеева, наполеоновских министров Фуше и Талейрана, маршалов Даву и Нея. В то же время карикатурны образы Наполеона, Фурье, Голицына. Справедливые нарекания критики вызвали страницы, на которых описаны обстоятельства знакомства Романа Владычина с Александром Пушкиным. Герой снисходительно относится к девятнадцатилетнему будущему гению, учит его писать стихи. Хотя, следует заметить, что такой подход вполне соответствовал духу времени, когда развенчивались и «сбрасывались с корабля истории» всевозможные авторитеты прошлого. Иногда на страницах «Бесцеремонного Романа» можно встретить и явную, с точки зрения ортодоксальных партийцев, крамолу. Например, когда среди младенцев, воспитываемых в приюте Песталоцци, появляется юный Карл Маркс. Или когда писатели высмеивают социальные утопии одного из основоположников научного социализма Фурье, попытавшегося воплотить свои идеи на практике. Такое «вольнодумство» также было в духе 1920-х годов, когда еще ощущалась некоторая свобода мысли, принесенная революцией. Появись книга в следующем десятилетии, и судьба ее авторов, скорее всего, была бы более печальной. Думается, что не случайно «Бесцеремонный Роман» был прочно «забыт» вплоть до 1980-х годов и не переиздавался до настоящего времени.
Конечно, многие страницы романа написаны с явной иронией, в духе пародии на книги приключенческого жанра. Есть в книге и элементы памфлета, направленного против ярых врагов советской власти. Так, одним из центральных вопросов здесь становится осмысление итогов Октябрьской революции. Писатели высмеивают тех, кто высказывался в том смысле, что большевики предали революцию, насильно свергнув законную власть. В «Бесцеремонном Романе» в сжатом виде представлена история российской революции. Вначале показан ее эволюционный этап. Централизованная императорская власть постепенно трансформируется, становится более либеральной. Фактически, в радикальных мерах, которые решает применить Владычин, нет необходимости. Империя процветает, и фигура Наполеона имеет чисто представительский, символический характер. Однако ждать, пока капитализм изживет себя и грянет революция, у Романа нет времени и сил. Гиршгорн, Келлер и Липатов показывают героя во главе переворота. Подчеркнем тот факт, что Владычин, как и большинство вождей Октября, принадлежит отнюдь не к пролетарскому сословию, а к интеллигенции. И все же при этом прекрасно адаптируется в рабочей среде. Может быть потому, что по образованию он инженер, а не юрист или литератор. То есть, у него несколько больший опыт общения с пролетариатом.