Затем у них завязался разговор о политике, об организации армий, как русской, так и германской, и о социальном вопросе, так сильно интересующем всех в Германии.
Николай Герасимович был просто поражен образованием этих двух прусских солдат, в особенности Фингера, изумлявшего его своими дельными суждениями и всесторонней начитанностью.
Встреть Савин этого человека в другой обстановке, никогда бы он не предположил, что это простой прусский солдат.
На другой день в четыре часа они прибыли в Берлин. Здесь им пришлось ждать отходящего поезда на Торн и Александрово до половины двенадцатого ночи. Николай Герасимович со своими спутниками воспользовались этим временем, чтобы сходить в баню и хорошо пообедать в ресторане невдалеке от вокзала.
При отъезде из Берлина Савина и его провожатых снова поместили в отдельное купе, в котором они благополучно доехали до русской границы. Чем ближе подъезжали к Александрову, тем более Николая Герасимовича охватывало какое-то особое волнующее и томительное чувство.
Ему было тяжело, совестно находиться в таком положении и быть привезенным на родину прусскими жандармами.
На этом прервались воспоминания Николая Герасимовича, или лучше сказать, были прерваны.
Он очнулся.
Ужасы русской тюрьмы и этапа уже были в прошедшем.
Камера дома предварительного заключения была не хуже брюссельской. Перед ним стоял смотритель и приглашал в контору.
– С вами желают видеться.
– Кто?
– Дама…
Сердце Николая Герасимовича тревожно забилось. «Уж не Мадлен ли?» – мелькнуло в его уме. Он поспешил за помощником смотрителя. При входе в контору он остановился пораженный.
Перед ним стояла Зиновия Николаевна Ястребова.
XIX
Великосветский притон
Полковница Капитолина Андреевна Усова была вдова.
Три года тому назад она приехала в Петербург и устроилась очень скромно.
Да и вообще, ее дела были тогда не блестящи.
Муж ее, стоявший все время с полком в глухой провинции, оставил ей только скромную пенсию и двух дочерей, из которых старшей было около семнадцати лет, а младшей едва минуло двенадцать.
Вскоре, однако, она заняла большой дом-особняк на Большом проспекте Васильевского острова, через несколько домов от дома, принадлежавшего покойному Аркадию Александровичу Колесину – горячему поклоннику несравненной Маргариты Гранпа, когда-то бывшей невесты Николая Герасимовича Савина, и участнику в первом возбужденном против последнего уголовном деле о разорвании векселя Соколова, предъявленного Вадимом Григорьевичем Мардарьевым.
Обстановка дома Усовой была роскошна, одевалась она с дочерьми по последней моде, и почти каждый вечер у нее были гости. Вообще по роду жизни она казалась женщиной очень богатой.
Года через полтора после разнесшейся по Петербургу вести о смерти Николая Герасимовича Савина под колесами железнодорожного поезда у бельгийской границы, в один из зимних вечеров к Капитолине Андреевне Усовой собрался небольшой кружок близких знакомых.
К парадному подъезду подкатили элегантные сани, из которых вышли два молодых человека и вошли в крытый подъезд дома.
Это были граф Петр Васильевич Вельский и его приятель Владимир Игнатьевич Неелов.
Молоденькая хорошенькая горничная открыла им дверь.
Поцелуй Неелова ее совсем не обидел.
– Никого еще нет? – спросил граф.
– Несхолько дам уже в гостиной, – ответила горничная, лукаво улыбаясь.
– Графа Стоцкого нет?
– Его, кажется, ждут.
Сняв верхнее платье, оба гостя вошли в залу, а затем и в гостиную.
Опытный глаз увидел бы сразу, что дамы, собравшиеся в этой комнате, не принадлежат к высшему обществу.
Хозяйка дома, высокая, худая женщина, лет тридцати пяти, сильная брюнетка, была еще интересна.
По ее манере было видно, что она умеет вращаться в порядочном кругу.
Ее соседка слева, которую Неелов назвал «ваше превосходительство», была немногими годами моложе.
По наружности она составляла полную противоположность хозяйке.
Это была блондинка с очень нежным цветом лица и голубыми глазами.
Полное, круглое лицо дышало здоровьем, а очень открытая шея, высокая грудь и круглые, белые руки дополняли картину этого возможного для человека здоровья.
Третья, сидевшая с работой в руках, была старшая дочь хозяйки, Екатерина Семеновна.
Она была высока и худа, как мать, но во всем остальном ничуть на нее не походила.
Темнорусые волосы, искусно завитые, красивое, выразительное, немного смуглое лицо, дерзкий взгляд – в общем, во всем ее существе, было мало женственности, разве только маленький ротик с белыми, как слоновая кость, зубами, как бы созданный для поцелуев.