Несмотря на взаимную приязнь (а я не раз чувствовал расположение Альберта ко мне), мы остались друг с другом при корректном обращении на «вы». Сегодня Альберт был явно не в духе, поэтому я поспешил откланяться. Он расписывал бумажные фонарики для карнавала, похоже, метеорологические прогнозы, предвещавшие плохую погоду, испортили ему настроение.
Мне пришлось пересечь все огромное здание, чтобы добраться до выхода. Не удивительно, что люди были здесь такими нервными! Стенки высотою в человеческий рост разделяли гигантскую палубу этой каторжной галеры на бесчисленные отсеки и каюты. Стоило сделать лишь несколько шагов в глубь зала, и любой здесь работавший уже не имел свободного обзора; вверху его взгляд упирался в затейливые узоры висячих потолков, человеку постоянно казалось, что за ним наблюдают, ибо достаточно было просто распрямиться и, не вытягивая шеи и не подымаясь на цыпочки, заглянуть через перегородки в другие отсеки. Да, ковырять в носу тут не станешь. Два месяца тому назад все неоновые светильники были заменены на лампы с более теплым оттенком, так как даже начальство жаловалось на резь в глазах и головные боли. Интересно, предстала ли им теперь эта пыточная камера в новом свете?
Алюминиевые узоры на потолке, разноцветные висячие шарики должны были служить опорными пространственными ориентирами в этой огромной клетке для подопытных человеческих особей; тем не менее я по ошибке попал в бюро переводов, где три особи мужского пола переругивались, хотя и тихо, зато весьма энергично жестикулируя. Идеальные условия для моделирования стрессовых ситуаций, от которых спасали новые транквилизаторы. По рецепту их можно было купить в здешней же аптечке, да еще со скидкой.
— Высуньте–ка язык!
— А–а–ааа. — Тут я закашлялся, потому что деревянная лопаточка задела язычок.
Доктор Пфлюги, у которого из–за косины глаз взгляд всегда казался каким–то рассеянным, откинулся на своем вращающемся стуле, терпеливо пережидая, когда кончится мой приступ кашля.
— Да, горло красное. Может, у вас температура?
Я пожал плечами.
— Не знаю, не мерял.
Врач с тихим кряхтением поднялся и, слегка шаркая ногами и горбясь, подошел к шкафчику. Доктору Пфлюги было всего лет пятьдесят, но из–за седых волос, медлительности движений он выглядел гораздо старше; казалось, будто его высокая узкая фигура за долгие годы работы врачом в концерне «Вольф» как–то съежилась. Вид у него был такой, что хотелось взять утюг и разгладить доктора Пфлюги.
Он наклеил мне на лоб узкую полоску бумаги.
— Новинка из нашего диагностического отдела, — сказал он без особого энтузиазма. — Знаете, наверно? Такие бумажки для измерения температуры уже есть в продаже. Температура определяется с точностью до двух–трех десятых градуса.
— Интересно, — пробормотал я. — Такого мне еще фотографировать не давали.
— Естественно, пока идет опробование. Когда начало болеть горло?
— Вчера, а сегодня с утра я почти не мог говорить.
— Вероятно, обычная простуда. Сейчас выпишу рецепт.
— На что?
Пфлюги взглянул на меня так, будто никогда не слышал более идиотского вопроса.
— На «сумакрин»!
Разумеется. Конечно же, «сумакрин». Кто не слышал об этом чудодейственном лекарстве концерна «Вольф», замечательном средстве против любых бактерий? Выписывать «сумакрин» при насморке — это все равно что стрелять из пушки по воробьям. Те врачи, что чувствовали свою ответственность, выписывали «сумакрин» осторожно, приберегая его для действительно тяжелых случаев, чтобы у возбудителей болезни не развивалась устойчивость. Но благодаря пропаганде нашего отдела рекламы, для которого я снял несколько упаковок, появившихся потом в глянцевом рекламном проспекте, «сумакрин» стал, пожалуй, самым распространенным средством при простудах, охотно выписываемым теми врачами, которые не любят особенно ломать себе голову. Габор предсказал мне все, что сделает Пфлюги, и вообще не советовал ходить к нему. Он настойчиво уговаривал меня не упоминать об аварии в связи с моими жалобами, но меня так и подмывало, поэтому я решил все–таки пощупать сего медика на зуб.