— Позавчера у меня сильно шла кровь из носа.
— Да? — вяло откликнулся врач и отлепил с моего лба бумажку. Он недовольно поглядел на нее, пренебрежительно скривил губы, скомкал и выбросил комочек. — Не доработана еще эта штука. Если ей верить, то у вас пониженная температура — чуть выше тридцати шести градусов. Чепуха какая–то. У вас это часто бывает?
— Пониженная температура?
— Нет, кровотечение из носа.
— В том–то и дело, что нет. — Теперь надо было тщательнее следить за своими словами. — Видите ли, господин доктор Пфлюги, когда случилась авария на объекте номер 71, я вскоре после этого был там, делал фотографии. Вот я и думаю, нет ли тут какой–то связи между аварией, кашлем и кровотечением?
Он перебил меня, устало улыбнувшись:
— Ну–ну, господин Фогель! Неужели вы испугались слухов, которые распространяются этими ультрареволюционными листовками? Совершенно напрасно. Утечка, произошедшая во вторник, не убила бы даже мухи. Нет–нет, господин Фогель, не поддавайтесь этим паникерам. Типичная поделка записных анархистов. Пусть эти тунеядцы, торчащие в университетах на деньги налогоплательщиков и снедаемые ненавистью к экономическому процветанию, убираются в свою чистенькую Совдепию. Это они источают тот яд, что несет гибель нашему обществу, а не мы!
Такого я за ним не замечал. Значит, все–таки стоило его прощупать. Либо архиконсервативный доктор Пфлюги действительно ничего не знал и не ведал о подоплеке аварии, либо на все закрывал глаза, поскольку до двадцатилетнего юбилея работы в концерне ему оставалось совсем немного. Не надо, мол, трогать спящих собак… Вот пропишет «сумакрин» — и все снова будет в полном порядке.
Пфлюги подошел к своему письменному столу и что–то чиркнул в блокноте с бланками рецептов.
— Это обычная простуда. Ничего страшного. Но и относиться к ней легкомысленно также не следует. Полежите–ка в выходные дни в постели, попейте таблетки, а пожалуй, побудьте дома и еще два–три дня. Укутывайте шею теплым шарфом, хорош и горячий грог или молоко с медом, тут уж дело вкуса. Но выздороветь вам надо побыстрее. Полчаса назад мне позвонила ваша секретарша и сказала, что вы будете сопровождать господина Боппа в Африку, поэтому вам понадобятся кое–какие прививки. Но это можно сделать, когда вы будете полностью здоровы. А времени, по–моему, осталось немного.
Съемки в Африке! Я лечу с Эдди! Что это, неужели скверная шутка?
На минуту мне показалось, что медицинский кабинет стал светлей, под потолком закрутился тяжелый вентилятор, а на окнах мне почудились противомоскитные сетки.
Я лечу с Эдди и с Бенни в Верхнюю Вольту! Неужели это правда? Надо срочно переговорить с Виктором.
Ну и денек выдался сегодня!
Я поспешил в наш филиал, и едва открыл входную дверь, как навстречу мне из секретариата донесся пронзительный голосок Урси:
— Это ты, Мартин?
Не успел я даже стряхнуть зонтик, как она, сияя от радости, уже выбежала ко мне. Вслед ей Бет громко прокричала «ура–а–а!». Не обращая внимания на мою мокрую куртку, Урси обняла меня, а Бет поцеловала в щеку. Обе они, казалось, сошли с ума от радости, так искренне радовались моему везению. Бенни, кинооператор, которого первоначально выбрали для съемок, отказался, так как его неожиданно пригласили в качестве помощника кинооператора для работы над американским фильмом, снимавшимся в Цюрихе и Санкт–Морице; тогда Виктор, посоветовавшись с Фешем, решил послать в Африку меня и Эдди. Сам он еще не вернулся с совещания у руководства, которое созывалось по пятницам, поэтому с ним пока нельзя было переговорить.
Урси побледнела от волнения. Нужно срочно привезти паспорт, чтобы получить необходимые визы, торопила она меня. Заявки на визы Урси собиралась отправить по почте еще сегодня. Она уже позвонила в два посольства и попросила ускорить дело.
И началась суматоха.
В автобусе, разбрасывающем из–под колес слякоть, я поехал домой, там единым духом взлетел на свой этаж, достал в спальне из верхнего ящика комода паспорт и помчался, шлепая по лужам и оскальзываясь на обледеневших плитах тротуара, в переполненный, как всегда по пятницам, универмаг, где вперился в объектив фотоавтомата (причем сначала я по ошибке повернулся к объективу затылком) и потом, вспотев от нетерпения, ждал, пока из щели не вылезут скручивающиеся от сушки четыре фотографии с такой физиономией, что хоть сейчас отдавай их в уголовный розыск; затем с этими еще сырыми снимками я вновь бросился к автобусной остановке.