— На эти деньги мы могли бы нанять приходящую домработницу, причем годика на два.
— В этом не было бы необходимости, если бы ты не сыпал пепел где попало, — парировала Ирена.
Буки два года назад перешел с сигарет на трубку. Его крепкие, тяжелые смеси из табака «Данхилл» раздражали меня меньше, чем сладковатый табак Вернера. Армин послушно вышел из комнаты, чтобы выбить трубку. Подкаблучником он отнюдь не стал, но тем не менее Ирена прибрала его к рукам. Она была в этом союзе порассудительней и поразумней, поэтому если Армин время от времени и пытался протестовать, то особого успеха его бунты не имели. Каждый раз, когда я виделся с Буки, мне казалось, что его лысина и живот стали еще больше. Впрочем, при его росте, а он был выше меня на целую голову, полнота скрадывалась; пациентов же располагала к себе его солидность. Положив себе на тарелку изрядный кусок поджаристого мяса, он впервые за этот вечер присмотрелся ко мне.
— Уж не простудился ли ты?
Я сунул платок обратно в карман брюк и начал рассказывать. Буки продолжал есть, однако слушал меня с напряженным интересом. Ирена иногда перебивала меня возмущенными репликами вроде «Ах, что ты говоришь!». Я поведал им все, начиная со съемок в кабинете Бальмера до едва не произошедшего столкновения на автостраде. Буки порою морщил свой высокий лоб, щурил глаза за старомодной роговой оправой очков или с сомнением покачивал головой.
Ирена же хотела подробностей, то и дело задавала вопросы. После первых же моих фраз она почти не притрагивалась к своему филе.
Когда я закончил, примерно с минуту царило глубокое молчание.
Не спросив разрешения, я вновь наполнил свой бокал — с друзьями я мог позволить себе забыть о правилах хорошего тона.
— С ума сойти, — нарушила молчание Ирена.
Мы с Буки вопросительно переглянулись, но она больше ничего не сказала. Тогда Армин отодвинул свой стул в стиле баухауз и достал трубку. Неторопливо набивая ее, он испытующе посматривал на меня.
— Знаешь, мне трудно что–либо сказать.
Я лишь молча глядел на него.
— Мне… — Он смущенно примял табак. — Только пойми меня правильно… — Армин замялся с таким несчастным видом, будто ему предстояло сообщить, что у меня рак. — Мне кажется все это таким странным…
— Ты мне не веришь?
Лицо у него пошло красными пятнами.
— Верю, конечно. Только я спрашиваю себя, не делаешь ли ты из тех фактов, о которых ты рассказал, неверных выводов.
Не успел я возразить, как Ирена взяла меня под защиту.
— Армин, ты же ничего не понял.
— Не глупей тебя, — отрезал он и прикусил трубку.
За последнее время я уже заметил, что их семейные размолвки становились все острее. Года два–три назад мы еще могли вполне откровенно поговорить в том числе и об их отношениях, а иногда даже делали это, проводя в беседах ночь напролет; теперь же по их взаимным колкостям или злым репликам мне оставалось лишь догадываться, как обстоят у них дела. Хотя с семьей у них пока все было вроде бы нормально, но иногда мне казалось, что Ирене постепенное превращение Армина в циничного обывателя, эдакого Гиппократа–гипокрита, претило и что мой друг теперь подумывает, не завести ли интрижку на стороне.
— Знаешь, Мартин, — Буки всем телом повернулся ко мне, как бы исключая Ирену из общего разговора. — Я просто не могу представить, чтобы концерн «Вольф» вел себя вроде шайки итальянских мафиози. Дело не в нравственных принципах, угрызений совести они не испытывают, а в чисто практических моментах. Такой гигантский концерн слишком инертен, чтобы реагировать так быстро и целенаправленно. Не говоря уж о другом: после Венизьё они не пойдут на скандал и не рискнут выпускать в Базеле, швейцарской химической столице, что–то такое, что может серьезно повредить окружающей среде. Я знаю этих людей, я участвовал в Берне в разработке одного научно–медицинского проекта. Они слишком солидны и чопорны, чтобы пойти на уголовщину.
— А дело Саккетти? — взволнованно возразила Ирена.
После того как этот итальянец не захотел поступаться своей совестью и разоблачил махинации концерна, началось методическое преследование, которое в конце концов довело Саккетти до самоубийства.
— Вот именно, — усмехнулся Буки. — Ведь и там концерн оказался юридически совершенно прав. Если служащий фирмы разглашает служебную тайну, то он подлежит наказанию как нарушитель законов нашей свободной рыночной экономики.
— Которую ты в свое время собирался упразднить, — сухо заметила Ирена.