Похоже, она задела моего приятеля за самое больное место — намекнув на его прежние салонно–коммунистические взгляды. Пожалуй, не стоило напоминать ему сейчас о высказываемых им раньше требованиях национализировать всю систему здравоохранения.
— Теория, мой друг, сера, — зло откликнулся Армин. — В принципе я и сейчас за это, но живем мы в совсем ином мире. И бессмысленно закрывать на это глаза. Ведь и тебе неплохо живется при таком укладе вещей.
Мне не хотелось участвовать в политических дискуссиях, поэтому я отодвинул стул.
— Можешь мне не верить, Буки, твое дело. Но сейчас я тебе представлю доказательство. Думаю, тебя убедит пленка с мертвым химиком. Ты врач, и симптомы тебе известны. Я тебе покажу, что этот человек умер не от черепной травмы, как это утверждается в официальном коммюнике концерна «Вольф».
Ирена аккуратно натянула мою куртку на плечики и повесила ее на стоячую бамбуковую вешалку в прихожей. Я сунул руку во внутренний карман. Я был так взволнован, что даже не испугался, когда карман оказался пустым. Почти машинально я пошарил в левом кармане. Пусто. Если не считать табачных крупинок, пусто.
Мне захотелось заплакать.
Пленка все–таки пропала.
Они своего добились.
Но когда? В «Короне» я повесил мокрую куртку на крючок так, чтобы она была у меня на глазах и чтобы я не терял ее из виду. («За сохранность вещей в гардеробе ответственности не несем!») И все–таки им удалось выкрасть пленку.
Телефон! Этот проклятый кофе со шнапсом. Он–то и усыпил мою бдительность. Когда я зашел в кабину, чтобы позвонить Буки, то не следил за курткой. В тот момент пленка, наверно, и исчезла. Стало быть, они сидели у меня на хвосте. Они знают, что я здесь. Я не сумел сбить их со следа. А я, идиот, понадеялся, что здесь, в другом городе, у моих друзей буду в безопасности. Безопасность? Где ее найти для меня? Не забыла ли Ирена закрыть входную дверь?
— Мартин, ты чего там застрял? — крикнула из столовой Ирена.
Да уж, Буки надо мной вдоволь посмеется, если я не смогу предъявить ему доказательств. Но если уж мне не верит мой лучший друг, то кто же мне тогда вообще поверит?
И тут я вдруг нащупал пленку в накладном кармане. Ну конечно! Ведь я сам переложил ее туда, вынув из конверта.
И вот я с надеждой протягиваю Буки две узких целлулоидных полосочки.
— Смотри, конец первой и начало второй пленки. — Он повертел пленки в руках. — И не залапай кадры, держи негатив за края.
Прищурив один глаз, Буки поднес вещественное доказательство к самому носу. Я включил верхний свет.
— Теперь видишь?
Ирена взяла вторую пленку и тоже принялась внимательно ее разглядывать. Буки сдался первым.
— Мне очень жаль, Мартин, но кадрик такой крохотный, что я ничего не могу разобрать.
И верно, для неспециалиста трудно увидеть что–либо в кадре размером тринадцать на семнадцать миллиметров, тем более в негативном изображении.
Рени, вздохнув, тоже пожала плечами.
— Нет, я тоже ничего не разберу.
— Ладно, ладно, — нетерпеливо забормотал я. — Я и сам с большим удовольствием показал бы вам отпечатанные фотографии.
— Те, что у тебя украли сегодня утром? — спросил Буки.
Я кивнул.
— Гм. — Он выбил трубку в пепельницу. — Только не понимаю, почему они оставили тебе негативы.
— Они мне их не оставляли, я с ними сбежал.
— Вот то–то мне и подозрительно. Если уж концерн пускает в ход самые последние средства, чтобы устранить улики, если убивают человека и подстраивают взрыв в квартире, то почему дают тебе бежать с негативами?
Я перевел дух.
— Кажется, ты упрекаешь меня за то, что мне удалось скрыться?
Я почти с угрозой придвинулся к Буки.
— Отложи наконец свою трубку и погляди на меня. Сделай осмотр. Ты врач. Если тебе нужны объективные доказательства, обследуй меня. Я ведь надышался этой дряни, отравился ею. Ты можешь считать, что кровотечение из носа, насморк, кашель, одышка — лишь незначительные психосоматические расстройства. Пожалуйста. Но, возможно, тебя переубедит анализ крови. Так сделай его. Ведь шприц–то дома у тебя найдется?
— Мартин, первое, что я тебе пропишу, — десять миллиграмм «рестенала». У тебя просто истерика.
— А я–то считал тебя таким другом, о котором Тухольский писал, что если прийти к нему среди ночи и сказать: я еду сегодня в Америку и мне нужно три тысячи, то он поможет тебе без лишних вопросов. Мы знакомы почти двадцать лет. Я изменился, и ты изменился, но ведь мы остались друзьями. Я никогда не просил у тебя трех тысяч франков и теперь прошу лишь об элементарном обследовании. Я боюсь. Неужели тебе это не понятно? Только боюсь уже не взрывающихся обогревателей, а того, что сидит теперь в моем организме. Мне плевать, веришь ты мне или нет. Но я хочу от тебя маленькой дружеской услуги. Сделай анализ крови. Проверь ее в лаборатории. Посмотри, нет ли в ней отравляющих веществ. Если бы я боялся, что у меня рак, неужели ты мне и тогда бы отказал?