Я лег спать, хотя знал, что мне трудно будет уснуть. Я вызывал в памяти мирные, неподвижные пейзажи, запечатлевшиеся в нечастые спокойные минуты моей жизни, пока наконец в зыбком сне меня не начали обступать забытые лица из прошлого и обрывки событий, и тогда, истерически вскрикнув, я проснулся от быстрого биения сердца.
Где-то громко разговаривали, и мне казалось, что идет война, что стонет раненый человек.
— Регина, я тебе кое-что скажу! Впусти меня на минутку, Регина!
Ему через стенку отвечал приглушенный женский голос.
— Стыда у тебя нет, жалкий каплун. Убирайся от окна. Выродок проклятый.
— Регина, тише, ради бога, не то люди услышат. Я разнервничался, потому что я тебя, суку, люблю. Это все от любви. Впусти, увидишь.
— Нахал! Как ты смеешь близко подходить к женщинам.
— Регина, Регина, — ныл партизан, прислушиваясь, не скрипнет ли дверь.
Но Регина больше не отзывалась. А он все стоял перед ее окном и беспомощно смахивал капли росы с кожаного потертого протеза.
Я лежал и ждал, когда же он уйдет. Но он не уходил и время от времени я слышал, как он вздыхает. Заснуть я не мог. Стоило мне подумать, что он унес куда-то в ночь свое отчаяние, и с облегчением смежить веки, как внезапно слышалось его хриплое дыхание и все начиналось сызнова.
Неподалеку от палаток стояли две огромные землечерпалки. Их длинные шеи вытянулись кверху, и казалось, что своими зубастыми пастями они пытаются достать желтые листья молодых дубков. Рядом высился холм из мешков с цементом.
Двое рабочих, подвернув штанины, сидели на берегу реки, возле воткнутых в землю удочек. Не отрываясь, смотрели они на поплавки, прорезавшие тонкие борозды в поблескивающем зеркале воды. Перед одной из палаток кто-то невидимый в густой предвечерней мгле играл на кларнете.
Один из рыбаков поднял удочку и вытащил леску из воды. Крючок был пустой, и с него стекали сверкавшие на свету капли. Насаживая новую приманку, он крикнул через реку:
— Эй, отец, есть тут у вас какой-нибудь магазин?
Я молчал.
— Где купить водку, не знаете?
Его товарищ, не глядя на меня, сказал с явным вызовом:
— Оставь его в покое, разве ты не видишь, что это за птица?
Рыбак тем не менее продолжал все в том же дружелюбном тоне:
— Папаша, вы что, онемели? Уши у вас паутиной затянуло?
— Не видишь, деревенщина темная, — громко добавил другой. — Вши у них мозги сожрали.
— Отец! — крикнул первый рыбак. — Поди-ка сюда, мы тебе кой-что покажем.
— Иди, иди, не бойся!
И тогда внезапно, движимый каким-то ребячливым озорством, я позволил себе двусмысленный жест, хорошо известный всем уличным мальчишкам.
Рабочие вскочили с земли с такой живостью, словно спешили за зарплатой, и лихорадочно принялись искать в прибрежных кустах камни.
— Ах ты паршивец! Глядите-ка, как он здорово разбирается в азбуке Морзе!
— А я тебя уверяю, что они нам тут не такое еще покажут. Я хорошо знаю этих огородников.
Один за другим пролетели над моей головой камни. Я пустился наутек через выгоревший луг, вслед мне неслись дружные проклятия.
— Гляди, гляди, как живо ногами работает. Никак у тебя кишка лопнула, дед!
— Подожди, мы до вас доберемся. Я тебя еще проучу, старый пакостник.
— Да он вовсе не такой дряхлый, посмотри, как перебирает копытами.
— Хорошо, что никто не видел. Старый хрыч, а такое себе позволяет…
Они долго еще возмущались нанесенным им оскорблением, но мало-помалу их голоса затихли в сумраке, сгущавшемся у реки. Я остановился у подножия холма, чтобы передохнуть после стремительного бега. Передо мной, наверху, стоял знакомый дом и красная рябина.
Я медленно поднимался, глядя на окна, заполненные отражением неба. Но в доме было так тихо, словно из него выпотрошили жизнь. На веревке сохла цветная кофточка, покачиваясь от невидимого дуновения горячего воздуха.
— Здравствуйте.
Я резко остановился и стал искать в карманах сигарету.
Между кустами почерневшего жасмина стоял Юзеф Царь и, вероятно, кого-то ждал.
— Здравствуйте, — ответил я так медленно, словно хотел выиграть время.
— Вы смотрели, что делается у них?
— Да.
— С рассвета подвозят машины и оборудование.
— Вы думаете, это правда относительно нашего городка?
Я заметил густые зернышки пота у него на лбу и запекшуюся пену в уголках рта.
— Я видел планы. Жителей решили не предупреждать, чтобы не было паники.
Я почему-то подумал, будто он меня не узнает и принимает за случайного прохожего.