— Ну, пани Регина, ваше здоровье.
Партизан стукнул пустым стаканом по многострадальной крышке стола. Мы все поглядели в его сторону, только граф Пац с превеликим старанием поил Регину из стаканчика, как младенца.
— Видите, вкусно.
Приблизив к ней свое длинное лицо, поросшее редкими желтыми волосами, он что-то шепнул ей на ухо. Регина сухо засмеялась и отвернулась от своего поклонника.
Партизан снова стукнул стаканом и упрямо уставился в противоположный угол.
— Что это я хотела сказать? — опять заговорила пани Мальвина. — Ах да, он строгий человек, ой, какой строгий, но он ведь здесь родился, здесь женился, здесь своих похоронил.
Сержант Глувко вздохнул и с тоской посмотрел на дверь.
— Мне все равно. Только порядок надо соблюдать.
Граф Пац в очередной раз захихикал.
— И чего вы блеете, как идиот? — в сердцах сказала пани Мальвина и встала, чтобы прибрать со стола.
Ничуть не смутившись, Пац снова стал что-то нашептывать на ухо Регине. Она слушала его с тем характерным выражением лица, которое выдавало напряженное внимание и настороженность. Партизан хлопнул стаканом о стол, и тогда Ильдефонс Корсак вдруг всхлипнул сквозь сон.
Пани Мальвина погладила его по зеленоватым патлам.
— Ишь, бедный, приснилось ему что-то страшное.
Граф подтянул Регину вместе с табуретом поближе к себе. Кончиком языка он торопливо облизывал пересохшие губы, стараясь совладать со своими непослушными руками.
— Горькая водка, правда, пани Регина?
— Можно выдержать, не жалуюсь.
— Я кое о чем другом думаю.
— Меня не интересуют ваши мысли.
— Камень, холодный булыжник, а не женщина, — говорил граф, пронзая взглядом ее декольте.
— Не приставайте, ладно?
— Пардон. Я питаю в отношении вас серьезные намерения.
— Вы лишнее выпили.
— Для храбрости, пани Регина. От вас пахнет травами, это от волос, правда?
Партизан скрипнул табуретом, повернувшись к окну, где на стеклах мутнели наши отражения.
Граф снова стал что-то торопливо нашептывать Регине, потной рукой он искал под столом ее руку. У сержанта Глувко заурчало в животе. Он печально покивал головой.
— Вы прекрасны, вы действуете на меня не только духовно, но и физически, — с видом заговорщика дышал Регине в ухо граф. — Физическая близость имеет первостепенное значение. Вы очень мне подходите, честное слово.
— Граф, — глухо окликнул его партизан.
Пац еще больше понизил голос и ближе пододвинулся к Регине.
— Граф, — громче сказал партизан.
Пац сердито обернулся.
— Сами вы граф.
Партизан, не торопясь, встал, подошел к Пацу и подсунул к самому его носу свой протез.
— Понюхай.
— Сами понюхайте.
— Пахнет травами, которые вмиг тебя вылечат.
— Пани Регина вправе выбирать, кого желает.
— Что ты сказал?
— То, что вы слышали.
Партизан намеревался ловким приемом сбросить графа на пол, но Пац вцепился в плечо Регины и удержался на табурете. Партизан пошатнулся, в руке у него остался кусок воротничка от графской рубашки. Полетели стаканы, водка расплескалась по полу.
— Пресвятой боже, спасите! Пан Глувко! — заорала пани Мальвина.
Партизан ухватил графа за рубашку и старался оторвать его от Регины.
— Пусти ее, слышишь, пусти, а то пришибу!
Вдруг Регина одним рывком высвободилась из потных рук Паца.
— Пошли вон, свиньи! — истерически крикнула она. — Вы оба хамы, вам нужна потаскуха! Что вы знаете, волы, о любви? Ох, боже, пусть будет проклят тот день, когда я сюда приехала!
И вдруг, ни на кого не глядя, она кинулась к двери, опрокидывая по пути табуреты. Ударилась плечом и бедром о косяк с такой силой, что лампочка под потолком затряслась, потом, как слепая, вышла в сени, билась там некоторое время наподобие ночной бабочки и наконец нашла выход на веранду.
Мы услышали, как бешено хлопнула дверь ее комнаты. Ильдефонс Корсак зачмокал губами, утонувшими в луже на столе, и, моргая одним веком, поднял голову.
— А? Я не расслышал. Что-нибудь случилось?
Партизан положил на пустое блюдо оторванный воротничок графской рубашки и вытер протез о брюки. Пац, разинув рот, все еще смотрел на незапертую дверь.
— У нас на востоке такое было бы немыслимо, — задумчиво сказала пани Мальвина. — Вот она, сегодняшняя интеллигенция.
Я встал и осторожно подошел к двери. Меня вдруг прохватил холод, и я, дрожа, спустился в сад. На небе снова было полно звезд. Возле калитки мерцал красный огонек сигареты.
Я вышел на улицу.
— Добрый вечер, — раздался чей-то голос.