— Нас тут набилось по числу апостолов, — говорит он. — Тринадцать.
— Интересно, кто будет этим последним, — замечает Корвин.
Я старательно натягиваю сапоги.
— Вместе с Мусей — четырнадцать человек.
Корвин исподлобья смотрит на меня.
— Четырнадцать — это хорошее число, — отзывается Муся.
Тихий скручивает цигарку, потом ищет в пепле уголек.
— Вообще что за разговор, апостолов было двенадцать.
— Нет, папаша, — Заяц прерывает резку хлеба. — Апостолов было тринадцать, столько, сколько нас. Пан командир, ваша порция.
— Сперва дай Мусе, — приказывает Корвин.
Когда очередь доходит до меня, я переворачиваюсь на другой бок.
— Не хочу, я не голодный.
И снова вижу глаза Корвина, мне кажется, что он смотрит иронически.
— Ну, Старик, что за капризы? Бери хлеб.
— Нет, не хочу.
— Он стесняется, — примирительно говорит Муся. — Возьми и ничего не объясняй. Я не один раз видела разведчиков, которые возвращались с пустыми руками.
Корвин улыбается одними губами.
— Видишь, даже Ласточка тебя защищает. Ешь, нечего привередничать.
Я упрямо молчу, а Заяц снова подходит к ящику и отодвигает в сторону мою порцию.
Все деловито жуют хлеб, выпеченный из муки, смолотой на ручных жерновах. Муся разгрызает четвертушку луковицы, давится и плачет.
— Глаза щиплет? — сочувственно спрашивает Тихий.
— Ох, и жизнь у меня с вами. — Она откладывает хлеб и перекусывает зубами нитку. Потом разглядывает на вытянутой руке свой френч. — Не успела приехать, а меня уже ваши вши заели.
Она подворачивает свитер и, не стесняясь, чешет грудь под бюстгальтером, а мы, совершенно не воспринимая вульгарности этого жеста, смотрим на нее голодными глазами.
— Ну, Муся, Муся, — выговаривает ей Корвин. — Уважай себя.
— А что? Разве я не такой же солдат, как и вы?
Заяц собирает крошки хлеба и всыпает их в рот.
— Пан капитан, хлеб кончился.
— А мы вчера видели парней из отряда Кмицица, — раздается голос Тихого. — Их везли на санях.
Корвин ложится на спину рядом со мной.
— Растопите печь.
— Скоро полдень, пан капитан, — говорит Тихий.
— Такая вьюга. Никто дыма не заметит.
Он достает из-под головы планшетку.
Водит пальцем по немецкой штабной карте.
— Знаю. Ласточка принесла донесение. Засыпал их один гад. Загребли весь взвод на дневке, когда они спали.
Муся надевает френч, медленно застегивает все пуговицы. В ее черных волосах полно золотых игл лиственницы. Не отрывая от нее глаз, мы нудно чешемся. От печурки снова пышет жаром, и тепло вызывает зуд. Однообразный треск горящих сучьев заполняет нашу сырую яму.
— Какой сегодня день? — спрашивает Сокол.
— Сочельник, вы что, забыли? — возмущается Муся. — Надо о елочке подумать.
— Съел бы я кусочек свежатины, — вздыхает Заяц.
Муся натягивает заляпанные офицерские сапожки.
— Глядите, как расчувствовался.
Моя порция хлеба и лука по-прежнему лежит на ящике. Капли влаги тяжело падают на присыпанную мукой корочку. А над нами гудит вьюга.
Корвин поворачивается ко мне.
— В сумерки пойдешь на задание.
— Слушаюсь, начальник.
— Предупреждаю, работа будет нелегкая.
— Сам понимаю.
— Пока еще не понимаешь. Надо разделаться с гадом, который выдал людей Кмицица.
Муся наклоняется к Корвину.
— О чем вы говорите?
— Не вмешивайся, Муся. Это надо сделать по всей форме. Я с утра написал приговор.
Он испытующе смотрит на меня. Я не вполне понимаю, о чем идет речь.
— Если не хочешь сам, тяните жребий. Я никого не принуждаю.
Он ведь моложе меня, но у него в бороде вьются серебряные нити.
— Ты все еще помнишь Гугдаи?
На мгновение он закрывает глаза.
— Помню ли? Не имеет значения. Я в тот раз справился с собой. Может, я тебя должен благодарить?
Сокол мурлыкает в углу. Он считает себя музыкальным. Изогнутая труба все сильнее накаляется. Капли сырости, которые падают на нее, шипят долго и жалобно.
— Ладно, Корвин, я сам это сделаю.
— Я ведь сказал — тяните жребий.
— Я знаю, как мне следует держаться. Один все выполню.
Муся собирает в кулак темные пряди волос Корвина.
— Я пойду с ними?
— Зачем?
— Я знаю дорогу. Быстрее доберемся.
Корвин поддается ласке, но я замечаю в нем какую-то натянутость.
— Он справится. Я у него учился нашему ремеслу.
— Разреши, Корвин. Принесем что-нибудь к сочельнику, — просит Муся.