— Никого нет. Никто не приехал, — прошептала она. — Это нам померещилось. Ах, боже, как холодно.
И она обхватила руками собственные плечи, укрываясь от холода осеннего утра.
— Из города приехала телега, — неуверенно сказал Ильдефонс Корсак, придерживая брюки на впавшем животе.
— Кто сюда приедет в такой час, — вздохнула пани Мальвина.
Тогда я неожиданно вскочил на здоровую ногу. Корсаки с удивлением посмотрели на меня. А я, как индюк с перебитой лапой, заковылял через пустую комнату в сени.
Телега стояла у калитки. Знакомый мне возница, Харап, закидывал лошади на голову торбу с кормом. На телеге сидела какая-то фигура, прикрытая мешком.
— Кто-то приехал, — благоговейно прошептал у меня за спиной Ильдефонс Корсак.
— Вероятно, из какого-нибудь учреждения. Может, по сбору налогов, — перекрестилась пани Мальвина и со всех ног кинулась обратно в дом.
— Это женщина, — сказал я.
— Где? Что вы говорите? — забеспокоился Корсак. — Какая женщина? Это чиновник, чтоб ему ни дна ни покрышки, вывезут нас, поверьте, вывезут. Я такие страшные сны видел.
— Куда мы, бедные, поедем, да еще в такое время года, — всхлипывала на кухне пани Мальвина.
Харап забросил вожжи на мокрую спину лошади, подошел к телеге сзади, сел верхом на оселину и приподнял домотканый коврик, из-под которого тускло сверкнули никелевые оковки. Медленно, не торопясь, он выгреб из-под сухих стеблей гороха два чемодана и, подойдя к калитке, толкнул ее ногой.
Приезжая сбросила с головы мешок. Мы увидели женщину в клеенчатом плаще, по-деревенски закутанную в большой платок. Она осторожно спустилась с телеги, пользуясь ступицей колеса, как подножкой брички, и вошла к нам во двор.
Здесь она остановилась возле сарая. Гонимый ветром дождь стегал ее по ногам, а она смотрела на наш дом и на нас, столпившихся на пороге. Потом низко поклонилась и торопливо направилась к той двери, которая давно уже была на запоре.
— Регина! — крикнула пани Мальвина.
Она растолкала нас, подбежала к Регине, вырвала у нее из рук небольшой узелок.
— Вернулась!
Харап уже вошел в дом, а женщины отчаянно, с плачем, целовались посреди двора. За черной решеткой забора стоял партизан, промокший, как курица. Он держался за столбик, откинувшись назад с таким видом, словно собирался выломать прогнившее дерево. А со стороны железной дороги медленно, в своем обычном заторможенном темпе приближался Ромусь. Он остановился возле партизана и стал нервно поплевывать.
Обе женщины заперли за собой дверь.
— Глядите-ка, — заговорил Ильдефонс Корсак. — Мы воображали, будто она в Америке, а тут, на тебе, вернулась так же налегке, как уехала.
— Те же самые чемоданы привезла, — лениво заметил Ромусь у забора.
Харап вернулся, молча оглядел нас и, шлепнув по голенищу суконной шапкой, стряхнул с нее дождевую воду. Потом он подошел к лошади, снял с нее торбу с овсом и надел уздечку с пунцовым помпончиком, влез на телегу и, ни слова не сказав, покатил по дороге, изборожденной бесчисленными потоками дождевой воды.
— А мы вас до сих пор искали, — медленно сказал Ромусь, — и в Заельняках были, и в Подъельняках, и на Повстанчей Гурке, и в подземелье старого замка заглядывали.
— Почему ты не искал меня в Солецком бору, Ромусь? — спросил я, приподняв распухшую ступню и от того сразу почувствовав облегчение.
Ромусь стал сплевывать еще быстрее, чем раньше. Я доковылял до калитки, отворил ее и вышел на улицу. Он повернулся ко мне и смотрел так, будто впервые меня видит. Партизан раскачивался, вцепившись рукой в столбик ограды, и поглядывал на то окно, в которое столько раз по ночам стучался.
— Ну, что скажешь, Ромусь? — спросил я.
— Свое-то я давно уже сказал, — мрачно ответил он и отвел взгляд.
Из форточки в соседнем доме высунулась рука, торопливыми жестами подзывая кого-то из нас. Я ткнул пальцем в себя. Рука, свесившаяся из форточки, еще раз помахала мне.
Я заковылял в ту сторону, проваливаясь по щиколотку в жидкую грязь. Наконец я остановился возле живой изгороди, облезлой, как старая щетка.
Шафир шире приотворил окно.
— Кто приехал?
— Женщина из кооперативной лавки. Зовут ее Регина.
— Она что, отсутствовала?
— Да, уезжала.
— Так почему же такое сборище?
— Потому что она не хотела сюда возвращаться.
— И вернулась?
— Как видите.
Шафир стянул на груди поношенный пиджак, который, вероятно, заменял ему уютную пижаму.