— Я сегодня не выхожу из дому, — сказал он. — У меня, знаете ли, легкие, как паутина. Чуть глотну сырости, и они уже играют на всех сорока восьми басах.
— Кое для кого и такой день хорош.
Он внимательно посмотрел на меня.
— На что вы намекаете?
— Упаси боже. Я просто так сказал.
Он еще тщательней запахнул пиджак.
— Что это я хотел сказать? Ага, у меня к вам дело. Мы должны созвать собрание местных жителей. И к тому же в ближайшие дни.
— Я болен. Я вам уже говорил.
— Ситуация сложилась такая, понимаете ли, что сейчас не время болеть. Я завтра тоже поднимусь. Членские взносы платить — этого мало.
— Но я ведь здесь проездом.
— Ничего. Как раз это и хорошо. Мы должны созвать собрание. Здесь наших мало. Каждый человек на счету.
Я собирался что-то сказать, но Шафир меня не слушал, он говорил быстро и горячо:
— Как бы то ни было, это нас касается в первую очередь. Мы сами должны все сделать. Я на вас рассчитываю, хороший товарищ нам очень пригодится. Такова ситуация, помните об этом.
Он захлопнул окно и долго весь сотрясался над цветочным горшком с миртом; со стороны можно было подумать, будто он надо мной смеется, а он просто кашлял.
Я вернулся. Все уже разошлись, только партизан торчал у забора. Он на меня и не взглянул, промок до нитки и вымазался зеленой плесенью забора.
Я вошел в дом, сел на кровать и бессмысленно уставился на кучку обрывков белой бумаги, испещренной крупными каракулями Ильдефонса Корсака.
Снова появилась пани Мальвина с горькой гримасой на лице. Она села на краешек стула, устремила страдальческие глаза на стеклянную банку с японским грибом и ждала, когда же я проявлю любопытство и буду задавать ей вопросы.
Я дрожал от холода.
— Ну и что? — спросил я.
— Уедет. Как только получит работу, уедет.
— Куда же?
— А бог его знает. Разве мало квартир. Путевой мастер обещал ему место обходчика.
— О ком вы говорите?
Она посмотрела на меня с обидой и осуждением.
— Я говорю об Ильдечке. О тихом голубе нашем. Как он будет жить один, без меня? Заклюют его злые люди.
Волоча за собой пылающую ногу, я доковылял до комода, выдвинул ящик, поморщился от крепкого запаха дерева, пожираемого жучком.
— Вы помните, здесь лежат чужие бумаги.
— После каких-то жильцов остались, — рассеянно сказала она.
— Надо с ними что-то сделать. Может, переслать куда-нибудь? Может, в Красный Крест?
Пани Мальвина утерла глаза.
— А зачем? Кому они теперь нужны? Бумаги были в стене спрятаны, видно, кто-то не хотел, чтобы люди их нашли.
— А если владелец ищет их?
Я снова напряженно вглядывался в лицо, которое всегда казалось мне знакомым, и внимательно водил глазами по порыжевшим завитушкам подписи на удостоверении личности, желая отыскать какие-то характерные штрихи этой человеческой судьбы.
— Столько лет прошло, — вздохнула пани Мальвина. — Теперь все водой зальет. Может, когда-нибудь ученые люди будут разгребать дно озера и найдут то, что от нас останется. Может, тогда это будет считаться куда более ценным, чем в нынешние времена. Один бог знает.
Я опять улегся, стараясь сдержать бурные приступы лихорадки.
— А она? — спросил я.
Пани Мальвина перевела взгляд на меня.
— Вы говорите о Регине? Она вернулась печальная, словно ее подменили. Не смеется, не прихорашивается, в глаза прямо не смотрит. «Надумала я, — говорит, — и выйду замуж». Ведь это, знаете, путевой мастер, Добас, разузнал ее адрес и послал Харапа.
— Путевой мастер хочет жениться?
— А что же, разве он не мужчина?
— Он никогда об этом не говорил.
— Так-то оно и бывает. Ну что мы знаем о других людях? Говорят, он хочет жизнь заново начать. Вот женится, говорят, и уедет, еще до того как долину водой зальет. Может, это и хорошо. К чему целый век жить прошлым? Природа покалечит, природа и вылечит.
— Регина выйдет за него?
— Надо думать, выйдет, — тихо сказала пани Мальвина. — Ах боже, дождь как зарядил, так и льет без устали.
Мы посмотрели на окно, сотрясающееся под напором ветра.
— Сола вышла из берегов, — прошептала она. — Один бог знает, доживем ли до нового года.
— Дождь полезен после такой засухи.
Пани Мальвина вытерла глаза.
— Странный вы человек. Может, такому, как вы, и легче. Проживет жизнь, да так и не знает, где жил, с какими людьми вел знакомство.
— Пани Мальвина, меня знобит.
— Лягте, пожалуйста, и укройтесь одеялом. И поспите. Сон дороже лекаря.