меня посадили в пятьдесят первом?
Буриан отрицательно покачал головой, поднялся со скамеечки для дойки коров,— другой мебели в сенях не оказалось — и подошел к шурину убитого. Того, по всей видимости, все больше занимали кукурузные початки. Став возле Дубы, Буриан померился с ним ростом и снова устремил взгляд на мотоцикл, оставленный возле террасы.
— Говорите, ростом бог не обидел? Вы всего на полголовы выше меня.— Он быстро схватил Дубу за предплечье и тут же отпустил. — И насчет силенки сомневаюсь. В ваших бицепсах больше сала, чем мускулов.
Они стояли рядом, лицом к лицу.
— Зачем обижаете, товарищ старший лейтенант? Чего вы от меня хотите?
Буриан рассматривал заднее колесо «паннонии». Шина, почти гладкая, как ладонь, изношена до предела. Он потрогал ее пальцем.
— Даже не верится. На новеньком мотоцикле такие стертые шины.
— На новеньком? Восьмой год на нем гоняю, изотрутся.
Внутренний голос подсказал Буриану, что продолжать допрос, нагнетая подозрения, пожалуй, излишне. Если Дуба убил Шайго, ему теперь все равно деваться некуда, не убежит. Но шина действительно стертая. Она не могла оставить на сыром песке такой четкий след с бороздками, каким был тот, вокруг трупа… Вечером он узнает результаты вскрытия, и еще не известно, обнаружат ли на теле следы внешних повреждений. Вокруг убитого ясно виден след от мотоцикла в форме петли, это все, других вещественных доказательств пока нет.
— Знаете, кто натянул тогда стальную проволоку поперек дороги?
— Не знаю. И не очень интересуюсь. Теперь на скамеечку опустился Дуба.
— Мой зять Шайго.
— Откуда вам это известно?
— Он сам рассказал. Все осталось в семье, дальше не пошло,— Дуба коротко рассмеялся, но тут же умолк.
— Очень он тогда разозлился. Из-за одной женщины. Но этак мы далеко зайдем,— спохватился он.
— Правильно,— сказал Буриан и зевнул. Минувшей ночью ему мало пришлось спать. Сегодня, если бы не это дело, у него был бы день отдыха.— Правильно.— Зевнув еще раз, он вышел во двор. Дуба последовал за ним.
— А тот человек ехал по дороге на мотоцикле, хлоп — и лбом на проволоку. В темноте-то. Его счастье, что ехал он тихо. Отделался синяком, на лбу отметина осталась на память.
В глазах Буриана зажегся огонек:
— Может, вы скажете, наконец, о ком говорите?
— О зяте, о ком же еще?
— У него не было мотоцикла.
— Ясно, не было. Мотоцикл был у Таподи, агронома. Он и сейчас у него.
Буриан воздержался от вопроса, с досадой ожидая, что будет дальше. Он чувствовал, что каждый очередной вопрос ставит его на один уровень с дураком собеседником. Хотя, как знать, может быть, Дуба такого же мнения и о нем?
— «Этак мы далеко зайдем»,— повторил он слова Дубы.— Что это за дела, уважаемый? Вы о чем-то вспоминаете, начинаете рассказывать представителю власти, а потом вдруг умолкаете по той причине, что-«этак мы далеко зайдем»!
— Оно конечно,— вздохнув, согласился Дуба.— Дело в том, что они поженились, я имею в виду Шайго и мою сестру, как говорится, поневоле. И любили они друг друга не очень. Меня зять тоже ненавидел. Была тут у него одна.
— Кто одна?
— Одна женщина. Меня это не интересовало.
— Из-за нее он и натянул проволоку?
— Да.
— Вы знаете эту женщину?
— Нет. Зачем?
— Ее имя?
— Не знаю. На эту тему мы не общались. Буриан начинал злиться. И что за тип этот Дуба! То слова льются рекой, то словно язык проглотил, ни одного не выдавишь.
— Вы говорили, что служили интендантом при штабе дивизии?
— Так оно и было. Там я и в плен попал. Это, правда, к делу не относится, но, если вам угодно, я могу сделать доклад на любую тему. Только допрос ведется не по правилам…
— Это еще не допрос!
Дуба понял, что его красноречие начинает перехлестывать дозволенные границы.
— Стало быть, о Таподи. Он и сейчаб на государственной службе. Кажется, инспектор управления водного хозяйства на Тисе… И переехал в Иртань.
Буриан, почти не слушая его, думал о мотоцикле. На этот раз о мотоцикле, принадлежащем Таподи, и мысленно высчитывал, в скольких километрах отсюда находится Иртань. Получалось около двадцати двух.
— Как вы думаете, я застану его дома?
— Ничего я не думаю. Я с ним в ссоре.
— В ссоре?
— Да. Впрочем, в селе на ярмарке будут сегодня лошадиные торги. Он наверняка туда явится.
— На лошадиные торги?
— Именно. У него мания такая. Из-за нее ему и пришлось убраться отсюда. Сцепились с моим зятем.
Буриан понял, что здесь ему больше делать нечего. Перейдя дорогу, он еще раз осмотрел место убийства и словно завязанный в петлю след мотоцикла на песке. Сержант по-прежнему стоял на посту, они молча отдали друг другу честь.
Там, где лежал труп, виднелось небольшое темное пятно. Кровь? Да, конечно. Крови вытекло немного. Но, так или иначе, следы внешних повреждений на теле будут найдены. Отпечаток узора шин показался ему не таким отчетливым, как раньше.
Дуба проводил офицера до машины.
— Городите вы, уважаемый, невесть что. Возьмем, к примеру, этого Таподи. Ну почему, спрашивается, вы оказались с ним в ссоре?
— Почему? — Губы толстяка под рыжеватыми стрижеными усами сжались.— Почему? Облапошил он меня в одном лошадином деле как кролика, вот почему!
— Допустим. Я не собираюсь вас допрашивать, и это не допрос. Просто интересуюсь. Пойдем дальше. Вы сказали мне, что служили по интендантской части при штабе и были в этом качестве взяты в плен. Зачем вы об этом говорите? Это мне совсем не интересно. И я вас об этом не спрашивал. Какое это имеет значение? Сейчас, здесь, по данному делу?
Дуба явно, смутился, но вдруг ухватился за последние слова:
— По данному делу? Имеет, и еще какое! Буриан молча ждал.
— Как я уже докладывал, служил я по интендантской части при штабе дивизии. Одним словом, местечко было неплохое. Однажды приезжаю я домой в краткосрочный отпуск, а Маргитка мне говорит: «Братец, так и так, я в положении».— «От кого?» — «Не знаю. Их несколько человек было».— «Все равно говори, кто такие!» Назвала она три фамилии, в том числе и его, покойного зятя. Для точности скажу, что сестрица моя Маргит была уже в возрасте и на вид неказиста, ни грудей, ни прочего. Одним словом, на танцульки и вечеринки не очень-то ходила. Но поскольку время было военное, все на фронте, один раз как-то пошла. Это она-то, хозяйская дочь. Ну и попалась, дура. Эти поганцы-батраки стали ее наперебой приглашать, передавали из рук в руки, вскружили ей голову и начали поить вином. Да не простым, а с табачным дымком, чтобы одурела.
— Довольно,— прервал его Буриан.— Слов у вас много, а толку мало. И так все понятно. Шайго признал свою вину и женился на Маргит.
Дуба торжествующе захохотал, показывая желтые от табака зубы.
— Если бы так легко! Я заставил сестру написать жалобу в часть, где он служил, и сделал так, что его вызвал сам командир батальона. А в том батальоне был у меня один приятель, лейтенант. Вертелся мой зять, как уж на сковородке. Что есть у него, дескать, любимая девушка, которой он обещал, и что ему в том году отпуск больше не полагается. Ага, вот мы и дошли! А зачем ему отпуск? Я заставил его заключить брак заочно, в письменном виде!
Он хохотал с откровенным удовольствием.
— Видно, вы, с ним тоже не слишком любили друг друга.
— Вот уж верно! Именно не слишком!
Дуба опять захохотал. На том они расстались.
7
— Покажи мне карман твоей куртки, Фридешке!
— А я хочу пойти на праздник в майке.
— Нельзя, тебя продует на мотоцикле. Покажи карман, говорю.
— А я хочу три раза прокатиться на карусели.
— Хорошо, только прежде передашь это письмо дяде Геве. Ты понял? И чтобы никто об этом не знал!
Халмади искоса взглянул на жену.
— Не кудахтай попусту, мать. Никогда не говори того, чего не можешь доказать.
Жена Халмади, тоненькая как тростинка женщина с красивым, словно точеным, лицом стояла перед майором, уперши руки в бока. Она готова была бросить вызов всему свету. Сейчас-то уж она выложит все.