Потом зайдя в кусты, растущие вдоль ограждения, Снежана пробралась к «заветной дверце».
— Сим-сим, откройся! Пришли сорок Али-бабов, не считая прочих разбойников, — сказала Снежана замку, несколько уже поржавевшему от превратностей влажного морского климата.
Заросшая тропинка привела ее сначала к мостику через небольшой, но глубокий овраг, а потом на улицу, выводящую к городскому пляжу. Снежана взяла в пункте проката лежак и нашла место поближе к воде. Справа от нее расположилась толстая тетенька, жировые складки которой выпирало из открытого купальника, ее сын лет трех-четырех и собачонка, тоже в весьма нежном возрасте.
…Щенок-долматинец тяжело дышал, высунув язык, изнемогая от жары. Малыш подошел к нему бочком, но ему было плохо видно, и тогда он встал на четвереньки и, склонив круглую голову в панамке, попытался заглянуть в глубь собачьего организма.
— Собачка ротик открыла, и язычок выпал, — наконец поставил диагноз молодой естествоиспытатель, но основательней углубиться в научное исследование ему не дала испуганная мамаша, которая на несколько минут выпустила ребенка из поля зрения, а сейчас поспешно его арестовала.
Снежка подумала, отломила от своего шоколадного батончика половину, бросила собаке и пошла купаться. Она собрала целую гору медуз, в чем ей усердно помогал получивший пару шлепков и амнистию малыш.
Синеватый кисель медуз не вызывал у него отвращения, наоборот, каждый студенистый парашютик он тщательно расправлял, когда укладывал в пирамидальную братскую могилу. Туда же он госпитализировал и пойманную им дохлую кефаль, плававшую вверх белым брюхом, в надежде на то, что она отлежится, приговаривая:
— Рыбка сознание потеряла.
Когда маленького пыхтуна забрала мама, чтобы идти одеваться, Снежка вернулась к своему лежаку.
Половинка несъеденного батончика, валявшаяся перед носом щенка, совсем оплавилась и размякла, но он так к ней и не притронулся. Если б съел, Снежка, наверное, не заинтересовалась бы его собачьей долей, но тут она почувствовала себя задетой, ведь ее внимание отвергал сегодня отнюдь ни первый строптивец.
— Надо же, какие мы гордые, какие мы ко-мне-Мухтары, — сказала щенку девушка. — А может, ты уже сыт по горло?
Она оглянулась: пляж с приходом вечера начал пустеть — ни справа, ни слева уже никого не было.
— Точно, всех подъел!
Щенок лежал, уронив лобастую голову на передние лапы; один глаз у него совсем заплыл и зеленоватые капли гноя, вытекавшего из-под века, нитками засохли на грязной морде. Вид у собаки был настолько неприкаянно-тоскливым, что Снежка наконец поняла: «Ничейненький! Потерялся, бедолага».
Девушка погладила страдальца по мягкой шерстке на загривке, а потом расстегнула дорогой кожаный ошейник, на котором оказалась пластинка из светлого металла.
Сначала Снежка приняла его по цвету за алюминий, но тщательно разглядывая, заметила на торце пробу «925» — пластинка была серебряной. Выгравированная на ней надпись, обильно украшенная завитушками, гласила: «Николаич! Прими на память. В.К.». По-видимому, хозяин брал и борзыми щенками, и тридцатью сребрениками.
Вообще-то Снежана собак не то, чтобы не любила, но относилась к ним безразлично, если болонка была миловидной, как Мэрилин Монро, и с опаской, если навстречу вели «торпеду»-ротвейлера. Зато собачье племя обожал, по-видимому, красавчик Стас. Во всяком случае, те несколько скупых, как мужская слеза, слов, какие Снежана от него слышала, касались проблем собаководства. И хотя Снежка твердо решила, что с нее хватит, что она Стаса знать не желает, ей было любопытно, что же он в этих созданиях нашел.
Девушка подхватила щенка под мягкий животик и понесла к воде принимать морские ванны, так как солнечных он уже напринимался и без нее. Она осторожно промыла соленой водой больной глаз, хотя ей чуть-чуть, ну самую малость, было противно, но, во-первых, она была дочерью сразу двух медиков: хирурга и терапевта, а, во-вторых, имея твердый характер и решив жалеть щенка, себя она уже не жалела.
Промокший щенок стал совсем страшненьким. Он выскочил на берег и затрясся там от холода. При этом попочка у него мелко-мелко дрожала, как желе на блюдечке. Снежке захотелось взять и выжать его, скручивая, будто мягкую игрушку, чтобы поскорее высох. Но собака стала отряхиваться сама и, возвращаясь к радостям жизни, даже пробежалась туда-сюда, правда, недалеко, до кургана из медуз, и непрерывно оглядываясь, не потерялась ли и новая хозяйка, и видит ли она, какой он боевой.
— Ладно, я оценила и беру тебя в свою стаю.
В ответ на обращение к нему щенок жидко тявкнул.