— Оба виноваты!
— Они подрались из-за ребенка!
— У мальчика два отца!
Милиционер поднял руку, строго предупредил:
— Давайте, граждане, по порядку, не все разом.
Выслушав подробный рассказ о происшествии, Курлыкин объявил:
— Это не хулиганство. Здесь мотивы личные.
— Выходит, вы его не накажете? — растерянно обратился к представителю власти Спиридон Филиппович.
— Это дело частного обвинения, — быстро, как давно заученную фразу, проговорил милиционер. — Подавайте в суд. Возможно, что суд оштрафует виновника или применит другие меры. А в отношении ребенка вам следует обратиться в гражданский суд.
Спиридон Филиппович раздраженно заругался:
— Обидят, изобьют, ребенка отберут и — никакой управы. Вот и ищи правды…
— Ты ее сам давно потерял, — возразила тетя Маша.
Спиридон Филиппович шел домой, понуро опустив голову. Мрачные мысли теснили душу. И зачем Николка затеял этот скандал? Опозорились только. А ведь до этого жили тихо, мирно. Связался с этим Гришкой. Раз не отдает добром, и не надо. Пускай воспитывает. Можно и еще родить, не поздно. Что ж из-за этого мальца теперь на дуэли биться? Проживем пока и без внука. Ничего не случится, еще покойнее будет…
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Чисто вымытый некрашеный деревянный пол еще не просох. На нем то тут, то там виднелись темные круги. От пола несло сыростью и прохладой. Григорий дышал тяжело, капельки пота проступали у него на лбу. Он вставал, когда суд появлялся в зале судебного заседания и удалялся через маленькую, плотно прикрывавшуюся дверь, в совещательную комнату. Душою овладевала робость, беспокойство. Судьи садились на высокие с гербом кресла, слушали очередное дело о взыскании материального ущерба за падеж скота, алиментов либо о расторжении брака, дружно поднимались, как по команде, и исчезали в боковой двери. И снова повторялся тот же четкий и слаженный ритм. Григория в суд вызвали впервые. Ему казалось, что народный судья обращается к людям так: «Не волнуйтесь, дорогой товарищ. Расскажите нам не торопясь, все что вы хотите, раскройте перед нами всю свою душу и горечь, и, поверьте, мы поймем вас». Но вместо этого он услышал сухие безликие слова: «Слушаем вас, истец», «Встаньте, ответчик», «Это к делу не относится».
Непонятные слова «истец», «ответчик» не воспринимались разумом, холодком ложились на сердце. И хотя суд решил все, по мнению Григория, правильно, он трепетал перед предстоящим разбором его дела. Строгость народного судьи Анны Павловны Дмитриевой, ее проницательный взгляд, устремленный иногда выше голов присутствовавших в зале, словно ему было тесно в душевных границах этих простых людей и он вырывался на широкий простор, преждевременный кивок головы, задолго до того, как допрашиваемый скажет последнее слово, означающий: все мне давно ясно и понятно, — лишали Григория надежды на решение дела в его пользу, сеяли сомнения. «Какой я ему отец? Ну кормил, одевал, воспитывал, и все. Ведь это каждый человек может сделать для ребенка. Выходит, что у него и всякий может быть отцом. А у ребенка должен быть один отец — родитель».
С паническим настроением он ждал своего процесса. А когда объявили слушание иска Скворцова Николая Спиридоновича, Григорий совсем упал духом.
Николай Скворцов говорил перед судом спокойно, уверенный в своей правоте:
— Весной нам дали квартиру, вернее — нам дали ее раньше, но жильцы долго не выезжали. Когда мы вселились, решили взять от бабушки нашего сына Игоря. Но не успели. Жену отвезли в роддом, и там она от тяжелых родов скончалась. После похорон я поехал за ребенком. А Королев Григорий мне сына не отдал, в драку полез. Прошу вас, судьи, отобрать у него моего ребенка и отдать на воспитание мне. Аза драку я его прощаю, потому что сам кое в чем был неправ.
Народный заседатель Сергей Тимофеевич Горбачев, директор книжного магазина, сидевший слева от председательствующего, взял в руки со стола тонкое дело, достал из кармана пиджака очки, надел их на узкий длинный нос, зашелестел страницами и, склонившись, стал читать какой-то документ.
Анна Павловна, посмотрев на маленький столик, за которым сидела белокурая девушка, недавно оформившаяся на работу секретарем судебного заседания, и, убедившись, что та успела записать показания истца, приступила к допросу:
— Почему вы считаете ребенка своим сыном?
Николай Спиридонович удивленно глянул на судью. Вопрос ее он посчитал нелепым и не знал, что сказать.
— Как «почему»? — торопливо спросил он.