На улице послышались частые резкие гудки.
Неожиданно Григорий от стола шагнул к окну, загорелым кулаком легко стукнул по створкам и выглянул наружу.
— Перестань сигналить! — крикнул он.
— Вы с кем там разговариваете? — развеселившись от необычного поведения ответчика, заинтересовалась председательствующая.
— С сыном, — возвратившись на свое место, пояснил Григорий. — Прошу извинить меня, боюсь, аккумулятор посадит.
— Вы его с собой в рейс берете? — совсем просто спросила Анна Павловна, как будто она из судьи превратилась в собеседника.
Это Григория расположило. Он теперь совсем уверился, что суд не отберет у него ребенка и откажет Николаю в его претензиях. Игорька в дальние рейсы он никогда не брал, иногда только катал по совхозу, когда работал в селе. Но сейчас он взял с собой Игорька на случай, если судьи захотели бы поглядеть ребенка. Он его одел по-праздничному. На Игорьке была совсем новая темно-синяя шерстяная матроска, гольфы и белые ботинки. Пусть судьи дивятся, какой ребенок при нем справный и приглядный. Не желая выдавать своего замысла, Григорий ответил:
— Беру иногда.
— А у вас какой сегодня маршрут? — задал ему вопрос Сергей Тимофеевич.
— После суда поеду на нефтебазу, потом по бригадам. Работенки сегодня у меня хоть отбавляй.
Потемнело лицо у Сергея Тимофеевича. Он крякнул, неодобрительно потряс головой, затеребил пальцами по столу. И сразу заметил Григорий, что промазал, не то сказал судьям. Желая поправить пошатнувшуюся позицию, он поспешно прибавил:
— А чаще оставляю его у соседки — тети Маши. Она баба…
— Женщина, — поправила его Анна Павловна.
— Она баба, то есть женщина, шумливая, может, конечно, и всыпать, но всегда накормит и присмотрит.
Анна Павловна слушала ответчика охотно. Ей нравилась простоватая, но человечная его речь, открытая душа. И ей жаль было Григория, когда она задумывалась над тем, что у него не созданы нормальные условия для ребенка. Трудно ему, холостяку, растить и воспитывать Игорька. Да и ребенку тяжело с таким отцом. Он ведь целый день на работе.
Григорий робко поднял глаза на судей. Прямо в упор на него глядели ласковые-ласковые, совсем бесхитростные глазки Раисы Степановны.
«И на меня так же смотрит, — с удивлением отметил про себя Григорий. — Видно, у нее подход такой к людям, чтобы располагать к себе и выведывать тайные мысли».
Тот же певучий приятный голосок спросил у него:
— А почему вы не хотите отдавать ребенка?
Григорий кольнул ее прищуренными острыми глазами и переступил с ноги на ногу, опасаясь подвоха народного заседателя. А его, собственно, и не было. Раиса Степановна бездетна. Ни ее муж, ни она сама не скучали без детей, не понимали родительской озабоченности, самопожертвования их, когда дети болели, отцовской и материнской хлопотливости перед отправкой ребят в школу. Она, конечно, любила своего племянника Славу, сына сестры. Не забывала преподносить ему в праздники и в день рождения подарки, брала к себе домой, когда сестра уезжала в отпуск. И за это время он успевал ей надоесть. Все родственники знали, что она любила Славу. Да мало кто из них догадывался, что любовь-то эта была ласково-обходительная, вызванная долгом и приличием. Без этой любви Раиса Степановна вполне могла жить и не худеть. И непонятно ей было, почему мужчина вцепился в чужого ребенка, вступил за него в битву.
Григорий на этот раз не спешил с ответом. Он боялся: вдруг опять сядет в галошу.
— Вы привязались к нему? — как учитель ученику подсказала Раиса Степановна.
Григорий кивнул головой. А из груди у него вырывался отчаянный крик: «Судьи! Я любил Марину, полюбил и ее ребенка. Передав Николаю Игорька, вы признаете несправедливыми все мои поступки. А разве я из мести, по злому умыслу или какой корысти простил Марине ее ошибку, женился на ней, воспитывал дите?..»
Ход его рассуждений нарушила Анна Павловна:
— Садитесь, ответчик Королев.
Глядя на его медленно удаляющуюся спину, на жалко опустившиеся плечи, Раиса Степановна поняла, что Григория роднила с ребенком не простая привязанность, а какие-то более глубокие чувства. «Но все равно ребенка нельзя оставлять в селе, — ушла она от волновавшей ее мысли. — Два отца опять могут встретиться на узкой дорожке. У каждого из них есть родственники. Вот и встанет снова стена на стену. И все будет пагубно отражаться на ребенке…»
— Свидетель Тихонов Борис Леонтьевич, — позвала председательствующая.
Высокий и широкоплечий мужчина с улыбчивым лицом и черными смоляными кудрями подошел к судейскому столу. Это муж тети Маши.