— Что вы нам скажете, свидетель Тихонов? — обратилась к нему Анна Павловна.
— Все расскажу, — взмахнув рукой, браво начал свидетель. — Перво-наперво о Григории, моем соседе. К своему мальчишке он относится, как хороший непьющий отец. Купил недавно ему пальтишко, — и загнул длинный с синим ногтем палец, видно зашиб его, — костюмчик, — второй палец поджался к ладони, — ботиночки и по мелочи, что полагается. Ребенка утром приводит ко мне, то есть к моей жене, она у меня дома сидит по случаю целой оравы детей, а вечером забирает.
— У вас вроде своего детского сада? — уточнил Сергей Тимофеевич.
— Вот-вот, — согласился Борис Леонтьевич.
— Гостеприимная у вас семья, — заметила Анна Павловна.
— Да как вам сказать, — мечтательно подняв вверх глаза, произнес Борис Леонтьевич. — Жена моя по натуре простая, да и ребят очень уважает. У нас-то одни девчонки. Вот и приветила мальчика.
В семье у Бориса Леонтьевича действительно родились одни девочки. Из-за этого ему в совхозе приклеили прозвище — Дамский закройщик. В глаза его так не называли, потому что Борис Леонтьевич сильно обижался, не считая себя виновником и относя постигшую их семью «неудачу» за счет недостатков жены. Но прозвище все равно ходило за ним по пятам.
Сергей Тимофеевич постоянно хмурился, недовольно шевелил седенькими усами. «Ребенок воспитывается у третьих лиц. Отец-то его — Григорий — порядочный человек, а жизнь свою пока не организовал…»
— Нормальная у вас в семье обстановка? — спросила Бориса Леонтьевича председательствующая. — Дружно с женой живете?
— Всякое бывает. Иной раз поскандалишь, а в другой раз поленишься, — охотно выдавал свидетель свои семейные секреты. — Жена-то случая не пропустит, особенно когда я подвыпью…
Заслушав остальных свидетелей и представителя органа опеки и попечительства, суд удалился в совещательную комнату.
Судьи будто заснули: из совещательной комнаты — ни звука. Намертво захлопнулась дверь. Григорию стало казаться, что она никогда и не открывалась. Он несколько раз выходил курить. На улице, около входа, стоял Спиридон Филиппович, тоже, видно, ожидал результата судебного заседания. Григорий в знак приветствия кивнул ему головой, но тот отвернулся, сознательно не заметил.
Игорек подавал сигналы: ему надоело ждать. А судьба его между тем решалась.
Но вот появились и судьи. Встали за столом важные и непроницаемые. Анна Павловна взяла в руки решение, стала читать ровно, без акцентирования.
«…Рассмотрев иск Скворцова Николая Спиридоновича к Королеву Григорию Павловичу, народный суд нашел…»
Защемило сердце у Григория. Суд с поразительной точностью установил отношения сторон, условия жизни ребенка. Григорий значился в решении простым ответчиком, а не настоящим отцом, которого хотят обокрасть. Он смешивался с Николаем, безлико растворялся в скупых строках. Даже и привязанность к Игорьку терялась в заумных словах судебной бумаги. В конце решения его больно кольнули в самое сердце. У двери до слуха долетела обрывочная фраза судьи:
— Если семейное положение изменится, вы можете…
При выходе из здания суда Спиридон Филиппович нетерпеливо спросил сына:
— Ну как решили?
В зал судебного заседания Спиридон Филиппович не входил: стыдился людей. После разъяснений милиционера Курлыкина он понял, что власть не на их стороне. Боясь еще раз опростоволоситься, он остался ожидать решения суда на улице, укрылся в тени.
В ответ на его вопрос сын безнадежно махнул рукой.
— А алименты с тебя не присудили Гришке? — приостанавливая сына, беспокойно схватил он его за рукав пиджака.
— Отец, оставь меня, пожалуйста, — высвободив руку, с неприязнью бросил на ходу ему сын.
— Недаром я опасался, — заикаясь от огорчения, обронил Спиридон Филиппович и, старчески горбясь, пошел к дороге.
Уже скрылся вдали на своем велосипеде Николай, уже далеко на знойной дороге маячил Спиридон Филиппович, а Григорий неподвижно стоял около машины, невидящими глазами уставился в пустоту.
— Ну поедем, папа! — звал его из кабины Игорек.
«Зачем же в детдом? Как же я его буду отрывать от себя? Дите-то заплачет… Он же без меня с ума сойдет, на полу головой будет биться, когда я ему скажу об этом… Ведь он уже все понимает…»
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Гнедая лошадка с лоснящимся крупом, игриво помахивая головой, легко везла двухколесную таратайку. Седок, упершись широкой спиной в задок, протянув толстые в сапогах ноги, не обращал никакого внимания на гудки автомашины, ехавшей позади него.