И, наконец, 12 августа 1997 года в ресторане «Камелот», выполненном в средневековом стиле, собралась довольно солидная компания магов. Они занимали один длинный стол, расположенный вдоль одной из стен. Дамблдор и Фадж со сторонниками заняли одну сторону стола, три Волдеморта разного возраста с Пожирателями — вторую. Им предстояло решить общую проблему: как дальше жить. Присутствие магглов сдерживало столь разношерстную компанию от активных действий лучше, чем какие-нибудь клятвы, что на самом деле было весьма удивительным делом. Почти половина из присутствующих магов вообще ни во что не ставила обычных людей.
Конечно, присутствующие ощущали некую враждебность, исходящую от странной компании, но никто к ним не лез. Сами переговоры шли тяжело. Фадж и его приспешники не очень-то хотели расставаться с властью. Дамблдор гнул свою линию — добро должно восторжествовать, а Томы — раскаяться и добровольно отправиться на отсидку в Азкабан. Естественно, те были совершенно не согласны с такой постановкой вопроса. Все больше казалось, что ни к чему хорошему эта встреча не приведет. Полностью занятые тихими, но не очень добрыми разборками между собой, они не заметили изменения атмосферы в ресторане.
На музыкальной площадке появились двое. Девушка с темно-рыжими распущенными волосами ниже талии за руку подвела роялю брюнета, скорее всего, своего ровесника. На глазах у юноши была повязка из тончайшего мягкого бархата. Длинные, до плеч волосы цвета вороного крыла красивой пышной волной рассыпались по плечам. Девушка усадила парня на специальный стул, а затем села за второй рояль, стоявший напротив первого. Несколько секунд тишины, а потом Она зазвучала. Мелодия полилась в зал, заставляя людей одного за другим отложить в сторону вилки и ножи, отставить бокалы с вином. Музыка вплеталась в стены или же отталкивалась от них, летя обратно к двум пианистам. Никто не понял, когда вдруг рядом с девушкой и парнем появился еще один музыкант. Альт плавно и гармонично вплелся в мелодию, усиливая ее, придавая ей новое звучание.
Маги, постепенно привлеченные музыкой, разворачивались к сцене. Они лучше всех в этом зале чувствовали, что эта мелодия не просто хороша — в нее вплетается магия исполнителей. На очередной смене темпа в музыку вплелся чарующий женский голос, то почти неслышный за звуками альта и двух роялей, то взлетающий на невыразимые высоты. За спиной молодого скрипача появилась та, кто стала четвертым исполнителем мелодии. Они были единым целым — одно дыхание, одно сердце, одна музыка.
Люди не замечали, в какой момент появлялись все новые и новые исполнители. Девушки со скрипками, виолончелисты, трубачи. Одна мелодия плавно перетекала в другую, где героями стали новые инструменты. Труба, саксофон, за ними какие-то странные, на взгляд многих, барабаны, на которых просто с невероятным залихватским видом и азартом отбивал ритмы чернокожий подросток. А потом секундная тишина, и снова два рояля. Пальцы пианистов бегали по клавишам, даря окружающим невероятный мир. Они играли друг друга. Каждая нота, каждый рожденный волшебными руками звук создавали слово. Юноша и девушка разговаривали друг с другом. И каждый в зале мог поклясться, что знает, о чем именно говорят эти двое.
Два рояля, два голоса. Зал затаил дыхание, боясь лишним движением нарушить возникшую гармонию, помешать виртуозным музыкантам, преподносящим свой дар, свой талант. В звуки роялей снова вплелся альт, сначала — словно бы плача о чем-то, через минуту к нему присоединился голос девушки. Все так, как должно быть — немного грусти, немного улыбки, немного счастья — жизнь, как она есть. Мелодия медленно затихла. Она не оборвалась, заставляя сердце пропустить удар, а плавно успокаивала. Она уже закончилась, но люди в зале все еще ее слышали.
Она подошла к Нему и помогала подняться. Они вместе покинули сцену, за ними словно тени исчезли другие исполнители.
В зале тихо еще достаточно долго. Никаих аплодисментов, словно звуки хлопков могли бы нарушить ту гармонию, которую после себя оставили юные музыканты.
— Да, всегда знала, что оркестр Москати — это совершенство, — тихо проговорила мадам Боунс, мечтательно глядя на сцену, хотя там уже давно никого не было. — Сколько слушаю их, не могу привыкнуть к тому, что это настолько божественно.