Характеру новгородцев, как подчёркивал Н.М. Карамзин в «Истории Государства Российского», были присущи многие благородные черты: «республика держится добродетелью и без неё падает». Закваска новгородского национального характера была столь крепкой, что после падения республики жители Новгорода своими нравами ещё долго выделялись среди других российских этнических групп. Вот что по этому поводу замечал другой великий русский историк Н.И. Костомаров в «Истории Руси Великой»: «Герберштейн в начале 16 века отличал новгородцев от московитян и, описывая последних в чёрном виде, заметил, что в Новгороде народ был честный и гуманный, но, по его замечанию, московская зараза внесла уже в край другие испорченные нравы, ибо Иоанн населил его другими людьми. Без сомнения, было что-то резко выдававшееся в нравах, если так поразило путешественника». На этом фоне совершенно логичным для начала 21 века представляется предложение автора «Руси Новгородской» священника Вячеслава Тулупова:
«Не стоит ли нам сейчас, после столетнего геноцида русской нации, когда приходится фактически заново формировать нашу национальную идею и национальный характер, взять за основу того и другого новгородский вариант?»
Увы, Кремль пошёл по проторенному московскому большаку, преднамеренно избегая даже намёков на вариативность избираемого направления. А потому упоминаемый выше советский литературовед Лотман, исходивший из реалий ещё 20-го века, оказался прав в главном на сегодня: пушкинское, внешне чрезвычайно выстроенное, сугубо авторитарное, а внутренне замечательное в силу своей «тайной» свободы время высвечивает во времени нынешнем, и прежде всего в облике существующего режима, отсутствие всякого интереса к демократии как в историко-национальном аспекте, так и в государство – образующем, сугубо прикладном подходе. В свою очередь, Новгородская вечевая республика, как она есть, светом своих достижений могла бы обозначить ключевые ориентиры нашего развития в 21-ом веке. Могла бы, но нашим «боярам» – и это уже стало общим местом современной публицистики – привычней руководствоваться светом «золотого тельца».
Да, Новгородской республики давно нет, но остался её исторический опыт, у которого всегда будет шанс оказаться полезным для бытия русской нации. Да и у самого Великого Новгорода остаётся возможность духовного возрождения, пока на земле существует русский народ. Возродиться в своих лучших проявлениях где-нибудь на огромных просторах русской ойкумены. Если русские в Великом Новгороде чувствовали себя так комфортно, то не стоит ли внимательнейшим образом изучать новгородский феномен? Тем более, что подобные периоды привольной жизни в истории русского народа встречаются крайне редко.
«Я – это другое дело!»
Говорят, рождение ребёнка – это таинство, откровение Господне. Но отнюдь не откровением о взаимопонимании и терпимости запоминается нам рождение первенца. Наш долгожданный сын, к примеру, едва появившись, поставил всех на место: родившую его маму, помогавший ей в осуществлении этого нелёгкого процесса медицинский персонал и меня – мужчину, которому счастливая женщина поспешила предъявить в окне плод нашей любви. На акушеров он попросту написал, а в ответ на мои красноречивые жесты столь обещающе заревел, что его тут же от греха унесли в палату. А явление на свет Божий первенца моего лучшего друга едва ни развалило всю его дружную богобоязненную семью, включая не только их с женой, но и их отцов-матерей, а равно и прабабушку и прадедушку со стороны жены. Побыв месяц-другой в состоянии почти полного анабиоза, это маленькое, самолюбивое существо задало всем заинтересованным сторонам такую трёпку, что уже более тридцати лет все они, когда собираются вместе, только и вспоминают, что растерзанные до неузнаваемости пустышки, свои исцарапанные носы и щёки, полуночные ультиматумы по кормлению, пеленанию и… полной безоговорочной капитуляции. Позднее, в ходе подготовки журналистского материала о новорождённых, мне удалось выяснить, что почти всех родителей их появившееся на свет дитё, прежде всего, поражает вдруг возникшим по жизни феноменом наивного, почти абсолютного младенческого эгоизма! Малыш жаждет всего и сразу, то есть абсолютно всего, что только видит вокруг: это моё и это моё, и это моё тоже! Для него не существует чужих мнений, желаний и прав. Его, как считают в простонародье, ещё не пробовали отнять от материнской груди, и он ещё и разу ни шагнул по долгому – то скользкому, а то зыбучему – пути от «Я» к «МЫ». От крохотного, замкнутого мирка одиночки – к огромному, а, в сущности, бесконечному человеческому Космосу, вместе с которым ему, по замыслу Создателя, суждено трансформироваться до конца своих дней. Только вот путь этой трансформации и в самом деле не надёжен, а замысел, хоть и Свыше, всего лишь замысел, просчитанный маршрут, глиссада. Но даже ангелы, порой, не вписываясь в глиссаду, начинают соскальзывать с Божьего пути, а затем и падать назад, в своё «Я», так и не дотянув до понимания того, что есть «МЫ». А тут… человеческое дитё.