Прочесав дом, спецназовцы обнаружили два трупа, развороченных так, будто животы покойников пропустили через мясорубку. Крупнокалиберные пули КПВТ валялись на полу и торчали в кирпичах.
Рядом вразброс лежали четыре автомата и гранатомет.
— У нас два чужих двухсотых, повторяю — чужих, — сообщил по рации старший группы спецназа. — Всего чужих было четыре или пять. Остальные ущли. Как поняли? Прием…
Филин вместе с напарником лежал на пустыре позади стройки, заняв позицию для стрельбы. Внезапно впереди, метрах в пятидесяти, он увидел три тени, мелькнувшие вдоль забора, и, не мешкая ни секунды, нажал на спусковой крючок.
Тук-тук, тук-тук.
Тени упали.
Лицо Филина обожгла гильза, вылетевшая из автомата офицера, что лежал рядом и тоже стрелял.
— Блин, Генка, ты можешь осторожней? — прикрикнул на него Филин.
— Извини, Костя, — сказал тот и выпустил еще одну очередь. В лицо опять полетели гильзы.
— Да ты офигел, я же сказал тебе — не стрелять, — возмутился Филин. — Видишь — в меня гильзы летят! Хоть бы в сторону сдвинулся, вон места свободного сколько!
— Че пристал? Не видишь: бой идет! — сосредоточенно проворчал Генка.
— Какой на хрен бой? Мы замочили их уже. Иди проверь.
— Сам иди.
— Пошел на хрен, ничего не можешь… Эй бача, энжи бье! — последнюю фразу Филин крикнул громко (эй, парни, идите сюда — по-таджикски) и еще добавил на фарси, чтобы подняли руки, — тогда, мол, мы стрелять не будем.
Тени лежали не шевелясь.
— Прикрой меня, — бросил напарнику Константин и, пригибаясь, перебежками-переползаниями направился в сторону теней.
Три парня лежали в траве возле кривых арматурин, торчавших из земли.
Три трупа.
— Передай: положили троих, — прокричал Филин товарищу, у которого была рация, а сам подумал: интересно, боевики или нет? Могли быть просто подростки, курившие анашу где-нибудь неподалеку.
— Сообщают, что они тоже пятерых ухлопали, — ответил офицер.
«Забавно», — со сдержанным скепсисом подумал Константин и сказал подошедшему Генке:
— Запомни: не стреляй много. — Он сел на корточки перед трупами и принялся обшаривать одежду убитых. — Мы разведчики, — продолжал объяснять Филин. — Для нас главное — не завалить кого-то, а получить информацию.
— Ага, лучше позволить им завалить нас? — стал спорить возвышавшийся над ним офицер. — Мы же не знали, есть у них оружие или нет.
— Я не про то. Стрелять надо аккуратно. Желательно — одна-две пули на покойника, не больше. — Филин делился опытом с более молодым коллегой. — Если в карманах у него какие-то документы, то пули могут повредить их. Смотри, ты сейчас прострочил жмуриков, как швейная машинка, блин. Самый идеальный выстрел — в шею. Тогда и лицо цело для посмертной фотокарточки, и документы в карманах не повредишь.
— Понял, — ответил Генка.
— Тебе повезло, — сказал Константин, поднимая руку одного из убитых. Пальцы намертво сжимали маленькую видеокамеру. — Смотри, не задето. А если б я тебя не остановил, ты бы здесь все на фиг разнес. Рэмбо, блин…
Он перекрутил пленку назад и просмотрел через глазок видеокамеры последнюю запись. Увидел, как пограничный автобус появляется из-за поворота. Граната летит к нему, как ракета из фантастических фильмов, и ударяется в борт. Автобус аж подпрыгивает.
В общем, они убили тех. А кого завалили другие — надо было еще разобраться.
— Дай фонарик, — попросил Филин Генку и выпрямился.
Луч света выделил молодые лица убитых. Один постарше.
Другим лет по пятнадцать-шестнадцать…
Вдруг его пронзила острая боль-сожаление. Елки-палки: еще несколько минут назад он сжимал в объятиях самую прекрасную женщину на земле! А теперь…
Парни, куда вы полезли? Зачем испортили такой замечательный вечер? Горький ком подкатил к горлу.
«Я — воин. Я прошел то, что вам и не спилось, — повторял Неизвестный вслед за Филином, — и уже никогда не приснится! Я положил кучу пароду. То были настоящие бойцы, не чета вам. Но я был лучше, быстрее, хитрее. И потому в загробном мире уже есть, наверное, целый квартал, заселенный «могши» покойниками.
Да, я убивал. И ничуть не жалею, потому что это всегда было в честном бою. И в том заключалась моя суровая мужская работа. То был мой путь».
Казалось: за годы войны его душа полностью одубела. Но сейчас, после пережитой бури, что вихрем закружила их с Леночкой, ему впервые показалось, что он занимается чем-то грязным и неприличным.