Голубые глаза и дуло автомата, конечно, вызывали взаимоисключающие чувства. И, слава богу, что они нахлынули по очереди. А то бы душу Опарина просто разорвало, как разрывает на мине теленка.
Но вот какая деталь. Страх-то вскоре улетучился. И следов не осталось.
А голубые глаза отныне преследовали Опарина всю жизнь. Особенно — в его снах…
Врач позвонил в корпункт «Советского труда» в Екатеринбурге.
— У меня есть случай, который мог бы заинтересовать журналиста Ветрова, — сказал он, — могу я с ним связаться?
На другом конце провода подробно расспросили что да как. Потом пообещали перезвонить. Но не перезвонили. Психиатру пришлось напоминать о себе через пару дней.
— Мы поговорили с Москвой, — ответили в корпункте, — Ветрова этот случай не интересует. Извините.
— А могу я поговорить с самим Ветровым?
— Нет.
— Почему? Разве вы не можете дать его служебный телефон?
— Нет.
— Вы разве не даете служебные телефоны сотрудников? Неужели это тайна?
— Не тайна. Но просто Ветрова нет на месте.
— А где он?
— А вот это закрытая информация.
«Дурдом какой-то», — подумал врач после разговора с собкором «Совтруда».
Глава 8
— Вы как-то спрашивали про писателя Ветрова, по я так и не нашел ни одной его книги, — сказал врач Неизвестному.
— Значит, он малоизвестный писатель.
— А журналист Андрей Ветров, случайно, не имеет к нему никакого отношения? Он, кстати, писал о потерявших память. Вот, почитайте статью…
Человек пробежал глазами текст. В его глазах мелькнул страх.
— Тут написано, что я в опасности, — произнес он.
— Журналисты часто преувеличивают, — небрежно произнес врач. — А почему вы спросили про Ветрова?
— Мне показалось, что я читал его, — неуверенно ответил человек, — может, это действительно были статьи… О чем еще он писал?..
— Свежих статей давно не было. Вот есть старый очерк, кстати, про Таджикистан.
— «Солдаты называют ее мамой», — прочитал заголовок Неизвестный.
Подзаголовок гласил: «Ее сына Родиона Ильина записали в предатели, хотя он был героем».
«Я про это знаю», — подумал Неизвестный. Это было в мае 1995 года.
Кишлак Баравии недалеко от Ванча. Под ним пограничники выставили пост боевого охранения. Несли службу на нем пареньки из ММГ, прибывшей в Таджикистан из Воркуты несколько месяцев назад на усиление.
В двухстах метрах — у дороги — поставили КРП, контрольный пункт, вид пограничного наряда. Четыре солдата должны были проверять все проезжающие машины.
На асфальт они выкатили валуны, расположив их в шахматном порядке. Ставить шлагбаум не стали: не из чего было. А вырыть окопы или поставить какую-то будку (а лучше дот) не успели.
В то время когда боевики переходили вброд речку Ванч, чтобы напасть на заставу, в ущелье Пшихарв добивали колонну, а в Москве, в песочно-желтом здании на Лубянке, начальник главного штаба ФПС стоял, склонившись над картой, через Баравни проезжали три старенькие «шестерки».
Рядовой Родион Ильин, который был самым молодым в составе наряда и потому выполнял всю работу, махнул рукой, давая сигнал остановиться.
Машины затормозили. Из них вылезли генерал Усмон, иорданец Хаттаб, еще несколько боевиков.
— Чего тебе надо? — угрожающим тоном спросил один из боевиков.
— Ваши документы. — Родиону было очень страшно, но парень не выдал своего волнения.
— Я маму твою трахал. — Боевик махнул рукой. — Какие тебе документы-макументы? Ты знаешь, кого остановил? Сейчас хрен у меня сосать будешь!
Бандиты окружили солдатиков.
— Ваши документы, — твердым голосом повторил Родион.
— Твою мать, да пошел ты, — бросил генерал Усмон, садясь в машину и тут же что-то добавил на таджикском.
Четыре девятнадцатилетних паренька-пограничника даже опомниться не успели, как у них отобрали автоматы. Солдат избили, затолкали в машину и увезли на Ванч.
На посту спохватились лишь через несколько часов. Но шум решили не поднимать, понимая: сами виноваты.
Через три дня Любовь Ильина — мама Родиона — получила телеграмму: «Местонахождение вашего сына неизвестно…» А вскоре пришла еще одна весточка от пограничников: «Ваш сын самовольно оставил часть с оружием в руках. Если вам что-то станет о нем известно, сообщите». В это же время военная прокуратура возбудила против пропавших солдат уголовное дело по трем статьям. Все было просто и логично: пропали — значит, дезертиры.