Я заморгал, но спустя минуту это состояние вновь вернулось. Я понимал, что все это галлюцинации, и в то же время чувствовал, как все вокруг меня заколебалось, завертелось и начало куда-то пропадать.
Голод? Упадок сил? Нет, не может быть. Я открыл глаза и стиснул зубы. За это время я так сильно ослабел, что даже удивился, как быстро я поддаюсь. Я посмотрел в печку. В ней еще горел огонь. Я быстро поставил на плиту ведро со снегом, потом настругал туда коры с поленьев и добавил еще несколько горстей соломы. Мне невольно подумалось, что с этого месива» желудок мой вывернет наизнанку, но через некоторое время смесь начала пахнуть, и, как мне показалось, даже приятно. Когда она вскипела, я попробовал ее пить, но тут же вскрикнул от отвращения, а те несколько глотков густого варева, которые я проглотил, сразу же вылетели обратно. Мне стало плохо, я дрожал и стонал.
Я вылил эту противную кашу и вылез наружу, на свежий воздух. Там я сделал несколько глубоких вдохов и прополоскал рот снегом. Теперь я начал осознавать свое положение. Желудок мой судорожно сжимался. Мне хотелось лечь, закрыть глаза и ни о чем не думать. Увидев, что на руки мне нападало много свежего снега, я с трудом поднялся. Рядом с крыльцом намело высокий сугроб, который доставал мне до плеча. Я решил его разбросать. Медленно сходил в дом за лопатой и начал бросать снег. При каждом броске я едва удерживался на ногах. Мышцы рук болели, но потом работа потихонечку пошла. Размеренно откидывая большие легкие куски свежего снега, я совсем не заметил, как поземка ушла за леса и ветер разорвал тучи.
Неожиданно выглянуло яркое солнце. Я взглянул на часы — одиннадцать. Я прикинул, что являюсь без вести пропавшим уже почти сорок часов. До вечера меня должны найти. Обязательно! Я хотел только одного — побыстрее покончить с этой идиотской историей. Мне было все равно, будут ли меня наказывать и расследовать причину катапультирования. Я даже подумал о том, что мне могут запретить летать. Это было бы самое страшное наказание… В ту же минуту я мыслил только о том, чтобы услышать человеческий голос, лай собаки или гул самолета, увидеть, как «миг» машет крылом и стреляет в моем направлении ракетой, давая понять, что пилот меня видит. Мне хотелось только одного — чтобы меня кто-нибудь спас.
Солнце палило все сильнее. На лбу у меня появился пот. Это не была испарина слабеющего тела, это был обычный пот от жары. Я стянул с себя куртку и вдруг подумал о том, что, воспользовавшись такой теплой погодой, я мог бы выспаться и тем самым хотя бы немного укрепить свой организм. Я принес еще один матрац, лег на него, накрылся курткой и, едва положил голову на грубое полотно матраца, уснул как убитый. Конечно же, я не слышал ничего, ровным счетом ничего, даже полета «мига» Рашки низко над срубом, а он ведь махал мне крыльями и стрелял ракетой точно так, как я мечтал. Лежа на солнце, которое буквально затопило меня теплом, я будто провалился на дно какой-то ужасно приятной бездны и лежал как мертвый.
Очнувшись ото сна, я испуганно осмотрелся. Солнце находилось уже далеко за домом. Часы показывали четвертый час. Я никак не мог сообразить, сколько же я спал. Чувствовал себя вялым. Мною овладело какое-то безразличие ко всему. Чувство голода и жажды исчезло.
Я начал надевать куртку. Руки мои тряслись. Движения были неточными. Я не ощущал никакой боли, но сознание мне подсказывало, что бесчувственность и равнодушие — самое плохое в таком положении.
Я вернулся в сруб. Там еще оставалось пятьдесят поленьев, которых должно было хватить примерно на пять-шесть часов топки, на одну короткую ночь. А что мне делать до наступления темноты? Что мне вообще делать?
Я начал ходить по помещению и заставлял себя думать. Выдержу ли я эту ночь?
Я теперь понимал, что мое положение изменилось, что это уже не рядовой случай, когда всесильная цивилизация может быстро прийти на помощь, легко найдя потерявшегося пилота. Я теперь понимал, что с самого начала многое недооценил, недооценил и силы природы, поскольку, как и тысячи людей, думал, что в современной машине, современном доме, современном городе человек защищен от природы, что человек не может быть выдан на милость морозу, голоду и жажде. Во всяком случае, надолго. И вот человеку, привыкшему преодолевать тысячи километров на высотах, где стоит трескучий мороз, неожиданно пришлось бороться за жизнь в самых прозаических обстоятельствах. Я понимал, что наступают последние, решающие часы…