Они встретили его с сердечностью и уважением, которые испытывают бывшие ученики к своему учителю, и ему было с ними хорошо. Столь же добрые отношения сложились у Рудольфа, Лади и Эмиля с индонезийскими техниками, так как многих из этих трудолюбивых младших командиров они обучали технике у себя дома. Теперь в Индонезии они могли проверить результаты своей работы. И чехословацкие техники остались довольны. Дружба, завязавшаяся в Чехословакии, за время работы в Индонезии окрепла еще больше, потому что никто не смотрел на часы, не считался с рабочим временем и никто не был главным. Главным была цель — сделать эскадрилью образцовой. Она такой и стала, потому что главное в жизни не эмоции, а дела, труд. На земле остаются результаты труда.
Сегодня они ехали прощаться. Майор знал, что это будет настоящий военный парад, и они не могли не принять приглашения. Там он увидит всех «своих» парней сразу, и в последний раз.
— У меня такое чувство, будто мы едем на похороны, а не на торжество, — произнес Пехар под тихое гудение мотора, на миг повернувшись назад.
— Веди машину и не трепи языком, — проворчал Рудольф, который сидел с задумчивым видом.
Майор смотрел на обочину серпантина, по которой шли на базар в Мачетан нагруженные овощами, деревом и тканью деревенские женщины. Ему их всегда было жаль, особенно тех, кто нес на бедрах большие кругляки дерева, прикрепленные к поясу и плечам холщовыми веревками, которые немилосердно врезались в нежную, смуглую кожу; этой коже белые женщины могли бы только позавидовать. У крестьянок были широкие, расплющенные к пальцам ступни, изуродованные постоянной ходьбой без обуви. Они выходили из своих селений затемно с зажженными лучинами в руках, опасаясь темноты и диких зверей. Женщины тащили свой груз на себе по холодным горным камням и горячему асфальту до самого базара и, счастливые, возвращались домой, чтобы снова идти туда завтра, и послезавтра, и через год, и еще через год, как вынуждала их к этому жизнь.
Майор порой не мог удержаться от того, чтобы не сравнить этих хрупких, но сильных женщин с теми, кого он знал до сих пор. Не раз он ловил себя на мысли, что, если бы это было возможно, он выбрал бы для совместной жизни одну из тихих и нежных индонезийских крестьянок и был бы определенно счастлив.
Когда Пехар осторожно объехал женщин, чтобы ненароком не столкнуть кого-нибудь из них в глубокую пропасть, начинавшуюся сразу же за обочиной дороги, они выпрямили свои усталые спины, помахали руками, улыбнулись. Им была знакома машина людей, которые приехали из какой-то очень далекой страны и держали себя с ними совершенно иначе, чем все другие белые, каких они встречали раньше.
Майору вспомнилась Янтие. Каждый понедельник она приносила им прямо на террасу павильона короб великолепных апельсинов самых лучших сортов, пучки бананов, желтых, как свежее масло, и сочные, свежие, ароматные плоды манго, по вкусу и запаху похожие на многие другие фрукты. Платили они ей всегда по-царски. Она благодарила их улыбкой, от которой у них спирало дыхание, и уходила подобно принцессе, гордая, гибкая, свежая и желанная.
Однажды она не пришла. Ночной ливень погасил лучину, и Янтие наступила на одну из черно-белых змей, которые ползли с мокрой травы на теплые камни дороги. Через неделю к ним пришла другая продавщица и принесла такой же короб сочных плодов. Улыбнувшись, она сказала:
— Янтие мати! Янтие умерла!
Шины автомобиля взвизгнули. Пехар круто повернул на шоссе, которое под небольшим уклоном шло прямо к аэродрому. Проехали деревни Плаосан и Маоспати. Из маленьких домиков выходили женщины и спускались к горной речке, на берегу которой они раздевались донага и входили в воду, как языческие богини. Тонкие ладони горстями набирали летящую струю и выливали на алебастровые плечи и руки. Солнце разбивалось на тысячи брызг, гордо и радостно отражаясь в них. На верандах домов на шестах висели куски ткани, и старухи разглаживали их своими чуткими руками мастериц. На мокрое шоссе высыпали дети и, как паводок, потекли к школе. Завидев машину, они нарочно отскакивали от нее лишь в последнюю минуту, а потом скалили зубы и махали изящными ручками хмурившемуся водителю.
— Селамат паги-и-и! Доброе утро-о-о! — визжали они хором, так как хорошо уже знали этот газик.
Эмиль не раз высовывался из машины и свистел. В это время по обочине шоссе шли сельские принцессы в белых платьях или в цветных каин-кебайях. Глубокий квадратный вырез на блузке открывал выпуклость грудей со сказочной кожей.