Дорис. Прошло всего двадцать четыре часа, как он с ней попрощался. Она предложила ему денег взаймы — по каким-то своим таинственным причинам, в которых он так до конца и не разобрался. Так или иначе, он отказался. Может быть, потому, что знал: к деньгам всегда прикреплены некие нити. Пусть тщательно замаскированные, пусть совершенно незримые — но они есть. Куинн посмотрел на книгу, принесенную сестрой Благодеяние, и с интересом подумал: любопытно, какие нити прикреплены к ней?
— Мистер Куинн!
Он поднялся и открыл дверь.
— Входите, сестра. Ну как, хорош ли был ужин в честь Дня Отречения?
— Вполне, — сестра Благодеяние бросила на него подозрительный взгляд. — Особенно учитывая ужасный характер сестры Раскаяние.
— А что если, предположим, кто-нибудь откажется? Не от пищи я имею в виду.
— Не ваше дело. Идемте, и без нахальной болтовни. Столовая пуста; я подогрела для вас тушеную баранину и чашку прекрасного какао.
— А я-то думал, что вы не пользуетесь стимуляторами…
— Какао — не настоящий стимулятор. В прошлом году этот вопрос обсуждался на заседании Совета, и большинство постановило, что какао — поскольку оно содержит важные питательные вещества — вполне допустимо. Только сестра Слава Вознесения была не согласна — она очень экономная. Я вам уже говорила о волосах в матрацах?
— Да, — с чувством кивнул Куинн, который охотно предпочел бы вовсе об этом не вспоминать.
— Книгу вам лучше спрятать. Не думаю, что кто-нибудь вздумает за вами шпионить, но к чему рисковать?
— В самом деле, — Куинн накрыл книгу одеялом.
— Прочитали?
— Немного.
— Очень интересно, правда?
Куинн подумал, что его куда больше интересуют те нити, что тянутся за книгой, но предпочел об этом умолчать.
Они вышли на улицу. Почти полная луна висела прямо над деревьями. Звезды усыпали небо в количестве, какого прежде Куинну наблюдать не доводилось; пока он любовался ими, их стало еще больше.
— Вы что, никогда неба не видели? — нетерпеливо осведомилась сестра Благодеяние.
— Такое — впервые.
— Небо как небо… как всегда.
— Для меня оно сегодня выглядит другим.
Она с беспокойством всмотрелась в его лицо.
— Вас что, посетило религиозное вдохновение?
— Я восхищаюсь совершенством, — пояснил Куинн. — Однако, коль уж вам пришла охота навешивать ярлыки, не стесняйтесь.
— Вы не поняли, мистер Куинн. Я имела в виду, что, если на вас накатил приступ религиозного экстаза именно сейчас, это было бы удивительно некстати.
— Почему?
— Я как раз хочу попросить вас кое-что для меня сделать — ваше обращение могло бы этому помешать.
— Не волнуйтесь, сестра. Так о чем вы хотите меня попросить?
— Об этом я скажу вам чуть позже. Когда вы поедите.
Столовая уже опустела: в ней остались лишь кресло-качалка брата Языка и птичья клетка, да в самом конце стола, у самой печки, был поставлен один прибор.
Куинн сел. Сестра Благодеяние наполнила оловянную тарелку тушеным мясом и еще одну, такую же, — толстыми ломтями хлеба. Потом — так же, как днем, — с благожелательным материнским интересом принялась наблюдать, как он ест.
— А у вас неважный цвет лица, — заметила она спустя несколько минут. — Но аппетит хороший, да и выглядите вы вполне здоровым. То есть, я имею в виду, если вы плохо себя чувствуете, я, естественно, не смогу просить вас об одолжении.
— Несмотря на внешний вид, я очень нездоров. У меня плохая печень, слабые легкие и нарушено кровообращение.
— Ерунда.
— Вам виднее. Так что я должен сделать?
— Я хочу, чтобы вы нашли для меня одного человека. Точнее, даже не нашли, а просто узнали, что с ним случилось. Ясно?
— Пока нет.
— Прежде чем продолжить, мне хотелось бы уточнить одно обстоятельство. Я вам заплачу. У меня есть деньги. Только об этом никто не знает, понимаете? Мы все, когда пришли в Тауэр, отреклись от мира. Все наши деньги, одежда и прочее — все пошло в общий фонд.
— Но вы все-таки кое-что для себя сохранили, да? Так сказать, на черный день.
— Ничего подобного! — резко возразила она. — Мой сын каждое Рождество присылает мне из Чикаго двадцать долларов. Я их сохраняю, потому что знаю: мальчику было бы неприятно, если бы я отдала его деньги Учителю. Он всего этого не одобряет, — она легким жестом обвела комнату. — Не понимает, что высший смысл жизни — в служении Господу и его Истинно Верующим. Думает, что я малость свихнулась, когда умер мой муж. Может, так оно и было. Но именно сейчас я нашла свое настоящее место в мире и никогда его не покину. Как можно?? Я в нем нуждаюсь. И здесь все нуждаются во мне. Брат Язык с его приступами плеврита. Слабый желудок Учителя. Сердце его жены, матери Пуресы — она очень стара…