— Что это с тобой? — с угрозой осведомился Лэсситер. — Воздух подействовал? Решил стать таким же тюфяком, как Куинн?
— Нет, но…
— Вот и славно. И никаких «но», малыш.
По-прежнему единственным звуком, сопровождавшим их, был шорох дубовых листьев под ногами да еще пронзительный крик сойки, почувствовавшей опасность и поспешившей подать сигнал тревоги. В полном молчании трое мужчин вошли во внутренний двор Башни. Мертвец лежал там же, где и раньше, перед алтарем. Тело накрыли одеялом. Рядом, на скамейке, сидела мать Пуреса, перебирая четки и глядя на пришельцев прищуренными глазами. Ее успели умыть и переодеть в чистое белое одеяние.
— Мать Пуреса, — мягко обратился к ней Куинн.
— Донья Изабелла, с вашего позволения.
— Да, конечно. Где все остальные, донья Изабелла?
— Ушли.
— Куда?
— Прочь.
— Они оставили здесь вас одну?
— Я не одна. Со мной Кэпирот, — она ткнула костлявым пальцем в сторону мертвого человека, потом перевела взгляд на Куинна. — И вы. И вы. И вы. Четверо. А вместе со мной будет пятеро. Я вовсе не так одинока, как была, когда сидела в своей комнате и мне не с кем было даже поговорить. Пятеро — прекрасная компания для беседы. С чего начнем?
— С ваших друзей. Учитель, сестра Раскаяние, Карма…
— Они все ушли. Я же вам сказала.
— Но они вернутся?
— Не думаю, — она равнодушно пожала плечами. — Зачем?
— Чтобы позаботиться о вас.
— Обо мне позаботится Кэпирот. Когда проснется.
Лэсситер откинул одеяло и опустился на колени рядом с трупом, осматривая раны на голове.
— Просто не верится, что муж мог оставить ее вот так, совершенно беспомощную, — заметил Куинн.
— Не верится? — угрюмо переспросил шериф.
— Создавалось впечатление, что он ее очень любит.
— А вы не забыли, что это другая страна? Может, такого слова в их языке вообще нет?
— Думаю, все-таки есть.
— Хорошо, в таком случае что вы предполагаете? Что они никуда не ушли, а просто решили поиграть в прятки между деревьями?
— Нет.
— Что тогда?
— Полагаю, Учитель все-таки собирается вернуться. И еще. Жену свою он оставил здесь нарочно, поняв, что скоро уже не сможет обеспечить ей должный уход. Он ведь знал, что мы скоро приедем, так что одна она останется ненадолго.
— Вы имеете в виду, он испугался, что старая леди станет помехой, пока он со всей компанией будет в бегах?
— Да нет. Думаю, он хотел, чтобы ее нашли и поместили в какое-нибудь лечебное учреждение. Она нуждается в медицинской помощи.
— По-прежнему играете в милосердного самаритянина? — хмуро ухмыльнулся Лэсситер. — Дела это не меняет. Совершено убийство, а может быть, и два. А теперь еще брошена на произвол судьбы больная старуха.
— Из чисто эгоистических соображений он бы никогда ее не бросил.
— Ваша трубка мира так распыхтелась, Куинн, что дым совершенно застилает вам глаза.
— Я вас не слышу! — резко прервала его мать Пуреса. — Вы беседуете о чем-то интересном? Ну, так говорите громче, громче. Что это за беседа, которую нельзя услышать?
— Бога ради, успокойте ее, — попросил Лэсситер. — У меня от нее мороз по коже. Я думать не могу.
Билл, успевший обежать всю башню, вернулся с известием, что здание пусто. Потом он с симпатией посмотрел на мать Пуресу:
— Она похожа на мою бабушку.
— А что ты делаешь, чтобы ее успокоить? — поинтересовался Лэсситер.
— Ну, на мою лучше всего действуют леденцы.
— Так дай ей их поскорее, ради Бога. Есть они у тебя?
— Конечно. Пошли, бабуля. Давай-ка посидим на улице. Я вам кое-что интересное покажу…
— А вы хороший собеседник? — недовольно осведомилась мать Пуреса. — Можете вы цитировать поэтов?
— Сами убедитесь, — Билл помог ей подняться и медленно повел ее к арке. — Как это там? «Открой ротик и закрой глазки, а я тебе дам кое-что такое, что сделает тебя мудрее».
— Я этого раньше не слышала. Чье это?
— Шекспира.
— Надо же. Он, наверное, это написал в один из самых счастливых моментов.
— Да.
— А истории какие-нибудь вы знаете?
— Несколько.
— Вы расскажете мне хоть одну? О том, как они с тех пор жили счастливо?
— Конечно.
Глаза матери Пуресы заблестели.
— Начинайте прямо сейчас! — взмолилась она, стиснув в волнении руки. — Ну? Давным-давно жила-была женщина… Начинайте же!