— Это были не ЕЕ мысли, а ЕГО.
— Она была вашей матерью. И она совершенно серьезно говорила о том, во что верила.
— Несчастная, сумасшедшая дура. Дура, и больше никто.
— По крайней мере она была дурой, нашедшей свой собственный путь.
— Вы его защищаете?
— Нет, мистер Фэзерстоун. Ее.
На другом конце провода раздался стон. Потом Куинн услышал женский голос:
— Извините, мой муж больше не может говорить на эту тему. Он слишком расстроен. Я хотела бы договориться о… о теле. Оно, наверное, на вскрытии?
— Да.
— Вы дадите мне знать, когда его можно будет доставить для похорон?
— Конечно.
— Тогда, я полагаю, больше нам сейчас не о чем говорить. Кроме… ну, пожалуйста, простите Чарльза.
— Да. До свидания, миссис Фэзерстоун.
Куинн повесил трубку. Руки у него тряслись, и, хотя в комнате было прохладно, он буквально утопал в поту. Он вытер его и вышел в коридор.
Лэсситер стоял около двери, беседуя с серьезным на вид молодым человеком в полицейской форме.
— С Чарли все в порядке? — спросил он.
— С Чарли все в порядке.
— Спасибо. Это сержант Кастилло. Он работает с теми картонками, которые мы нашли в сарае. Расскажи ему, сержант.
— Хорошо, сэр, — кивнул Кастилло. — Ну, одежду, лежащую в коробке, помеченной «Брат Верность Ангелов», положили туда не больше недели назад. Возможно, и меньше.
— Это мы знаем, — нетерпеливо прервал его шериф. — Она принадлежала Джорджу Хейвуду. Продолжай, сержант.
— Да, сэр. К содержимому картонки с этикеткой «Брат Терновый Венец» не прикасались несколько лет. По моим подсчетам, около шести, если судить по тому, насколько одежда повреждена молью. Энтомология — мое хобби. Если вас интересуют детали жизненного цикла того вида моли, который обнаружен в коробке, и то, как каждое поколение…
— В этом нет необходимости. Расскажешь позже. Главное — шесть лет.
— Однако тут есть одна интересная деталь. Имя брата Венца на этикетке написано совсем недавно. Когда я удалил надпись, стало заметно, что прежде на ее месте была другая, впоследствии стертая. Остался только легкий след.
— Хоть одну букву разобрать удалось?
— Нет.
— Ладно. Спасибо, — Лэсситер подождал, пока сержант выйдет. — Шесть лет. Вам это о чем-нибудь говорит, Куинн?
— О том, что одежда принадлежала не брату Венцу. Он вошел в секту только три года тому назад.
— Это-то вы откуда знаете?
— Карма рассказала. Дочка сестры Раскаяние, кухарки.
— Стало быть, мы не за тем гоняемся? — хмуро усмехнулся Лэсситер. — А что это меняет? Их и след простыл. Надо же, целая орава провалилась ко всем чертям, оставив мне на память стадо коров, отару овец, пять коз и прорву цыплят. Как вам это нравится?
Куинну это казалось довольно забавным, но о своих выводах он предпочел промолчать. Только спросил:
— Я могу идти?
— Куда это?
— Сначала в ресторан, что-нибудь пожевать. Потом в мотель — страшно спать хочется.
— А после?
— Ей-Богу, не знаю. Неплохо бы найти какую-нибудь работенку. Может, махну в Лос-Анджелес.
— А может, не стоит? — покачал головой шериф. — Почему бы вам ненадолго не задержаться здесь?
— Это приказ?
— Сан-Феличе — прелестный городок. Горы, сады, парки, пляжи, гавань…
— И ни гроша в кармане. Я ведь безработный.
— Ну-у… Уверен, вы и здесь что-нибудь подберете.
— Но все же это не приказ? — повторил Куинн. — Надеюсь, что нет, шериф. Даже если захочу, я все равно не смогу здесь остаться. Надо вернуться в Чикот. Кстати, матери Джорджа Хейвуда кто-нибудь сообщил?
— Да их начальник полиции уже это сделал.
— Неплохо бы поставить в известность и Альберту. Она тоже, я думаю, может кое-что рассказать.
— Например?
— Например, зачем ей понадобилось нанимать одного из братьев, чтобы убить О'Гормана? И как об этом узнал Хейвуд?
Глава двадцать первая
Альберта Хейвуд лежала, невидящими глазами уставившись в потолок. Потолок был необычный. Порой он взмывал так высоко, что казался небом; иногда опускался так низко, что его белая атласная белизна почти касалась ее лица. Тогда ей начинало казаться, что она в гробу. Но даже и в гробу ее уединение не было столь совершенным, как в тюрьме. Вокруг непрерывно толклись какие-то люди, тыкали ее в грудь и в спину, вставляли в нос какие-то трубочки, вонзали в руку иголки… И они все время разговаривали. Впрочем, о чем бы ее ни спрашивали, она делала вид, что не слышит.