– Вам бы немного развеяться, Джон. Пройтись, размяться, а? – сказал Джозеф.
– Нет уж, мне сейчас никак нельзя отлучаться. Он сюда идет. Еще подумает, что я дёру дал. Если хочет залупаться, я ему живо рыло начищу.
– Он не хочет залупаться. Он хочет переговорить.
– А я хочу кулаками помахать.
– Нет, вы этого не хотите.
К ним подошел судья, запыхавшийся и злой.
– Как ты меня назвал?
– Жучара, сука.
Джозеф с интересом отмечал, что в подобных ситуациях повтор оскорбления почему-то выбивает почву из-под ног оскорбленного. Вопрос арбитра, скорее всего, предполагал ответ «Никак», или, скажем, извинение, или, возможно, смену темы. А повтор требовал неких действий, что ставило арбитра в затруднительное положение. Он – судья. Ему не положено раздавать тумаки. Так что он лишь толкнул обидчика в грудь, но весьма ощутимо: сквернослов плюхнулся на задницу.
– Ах так, – взъелся Джон. – Считай, я уже подал на тебя жалобу.
– Валяй, – процедил арбитр.
И вручил Джозефу судейский свисток, блокнот и карточки.
– С меня хватит, – бросил он и пошел к раздевалкам.
– В итоге, – сказал Джон, сидя на земле, – судить придется тебе. Когда выйдешь на поле, сможешь отменить пенальти.
Джону было сорок пять лет, судье на вид за пятьдесят, а Джозефу двадцать два. Выйдя на поле, он объявил ребятам, что матч остановлен. Порой ему не хотелось оставаться единственным взрослым на Йорк-роуд.
В субботнее утро дождь лил как из ведра, и в магазине было спокойно. Впрочем, покупатели никуда не делись: они просто оттягивали выход из дома, а значит, после обеда следовало ждать столпотворения. Марк заставил всех махать шваброй, мыть полы и расставлять приправы, но к одиннадцати часам даже он не смог придумать, чем бы еще занять персонал, а потому Джозеф и Кэсси, оставив за прилавком одного Сола, пошли в ближайшую забегаловку пить кофе. Кэсси училась в университете Северного Лондона, и после вчерашнего буйного досуга субботняя подработка была для нее сущим мучением. Примерно ровесница Джозефа, она по умолчанию считала, что он так же мучается с похмелья, чего с ним не бывало никогда в жизни. После игры он привычно готовил себе ужин, ненадолго присаживался к телевизору, чтобы составить компанию матери, и вскоре шел спать. В разговорах с Кэсси он никогда не указывал на эти различия. Для нее важно было считать, что они с ним на равных.
– Подыхаю, – сказала Кэсси, когда они, получив свои заказы, расположились за столиком.
– А что так?
– Домашняя вечеринка.
– Ага.
– Когда мне пришлось вставать ни свет ни заря, некоторые еще не ложились. Короче. Нефиг баловаться кетом, когда назавтра к девяти на работу.
– Запомню.
– Я стараюсь воздерживаться. Но на кет и суда нет.
Она и в самом деле воздерживалась. В магазине появлялась вовремя, исправно обслуживала покупателей, хотя Джозеф догадывался, что за прилавком стоит одна телесная оболочка. Знать наверняка он не мог, поскольку в другом состоянии ни разу ее не видел, но надеялся, что внутреннего содержания в ней все же больше, чем ему виделось по утрам в субботу.
– И что ты там отчебучила?
– Да я тихарилась.
– Правильно делала.
Она не слушала. Джозеф видел, что она чем-то удручена, но не этим бедственным похмельем.
– Можно задать тебе один вопрос? – в конце концов решилась Кэсси.
– Наверно, нельзя.
– Уверен?
Так говорили белые студенты вместо «Я не прикалываюсь, но…». Дальше следовало нечто ни разу не смешное и непременно, непременно связанное с цветом кожи. Формулировка Кэсси ему даже нравилась, но сама тема была неприятна и не к месту.
– Не на сто процентов. Говорю же: «Наверно».
– То есть лучше не спрашивать?
– Даже не знаю. Но если ты опасаешься, что получится оскорбительно, то, думаю, лучше не надо.
– По-моему, это не обидно. Но если ты скажешь «стоп», я тут же заткнусь.
Джозеф промолчал, тем самым выразив полную меру внимания и сопротивления.
– То есть ты говоришь «спрашивай»?
– То есть я молчу.
– Ладно. Только я подзабыла, как понимать твое молчание.
– Господи, Кэсси. Ну давай уже не тяни.
– Насчет отношений.
– Так-так. Это как раз по моей части. Теперь понятно, почему ты обратилась именно ко мне.
– На самом деле это касается не просто отношений.
– Ты жжешь.