И Бина сидела, и плакала, и вытирала слезы мокрыми рукавичками, а вокруг становилось темнее, угрюмее и страшнее, и нос уже начинал щипать не на шутку, и воздух выстывал все больше, и ужасная мертвая тишина поглотила ложбинку и горы.
Бина устала плакать, и сидела теперь просто вздыхая. Наконец сидеть стало очень холодно, и даже теплая шубка перестала греть. Бина поднялась и попрыгала, чтобы согреться. Она прыгала, прыгала, прыгала, и пока прыгала, придумала.
— Вот что. Папа говорил, что когда теряешься, лучше быть на одном месте. Тогда тебя легче найти. А меня искать, наверно, все-таки будут. Должны вроде бы как. Я, конечно, вредная девочка, и не очень, наверно, послушная... Но меня, наверно, пока рано еще выкидывать... Я ведь еще не очень взрослая, и может быть, еще успею исправиться. — Бина горько вздохнула. — Ладно... А пока нужно что-нибудь делать! Но папа еще говорил, что если сидеть на месте, то замерзнешь почти обязательно. И значит, я сделаю вот как. Я буду бегать, туда-сюда. Сейчас я сбегаю туда, где было Солнце и воздух, а потом снова сбегаю сюда. Потом опять сбегаю туда, потом снова сюда. Во-первых, я тут натопчу следов, и меня можно будет найти. А если их снова завалит, то я их еще натопчу, много. Потом, я ведь здесь тоже буду бывать, и очень часто, почти все время. Потом, если я буду бегать, я не замерзну. Или не очень замерзну. Или не сразу... — Бина вздохнула, шмыгнула носом. — И потом, может быть, я, может быть, там что-то увижу, найду, может быть, или придумаю. Папа говорил, что лучше быть на одном месте, но это он говорил вообще. Это не значит ведь что нужно сесть и сидеть этим, как его, сиднем! Вот ведь тоже слово дурацкое... Все, побежала!
И Бина побежала назад, туда где было Солнце и сладкий волшебный воздух.
Там где еще только что было Солнце, теперь было темно и мрачно. Солнце-то само еще не зашло, и плыло себе в небе, задумчиво и спокойно (Бина представила, как Солнце тихонько скользит по небу в вечернюю сторону) — но это было там, за горами, и отсюда уже не видно. А здесь уже было мрачно и холодно, очень холодно. Бина добежала дотуда где все это и случилось, остановилась, и сразу начала мерзнуть. Теплая шубка пока еще грела, но уже как-то не так, как нужно. И воздух так быстро стал вдруг колючим и острым, что стало трудно и неудобно дышать — так быстро, что просто ужас какой-то! Разве так может быть? А видишь, бывает.
Бина постояла, попрыгала, растирая нос и щеки холодными рукавичками. И пальцы уже начали подмерзать, и нос уже схватывало не на шутку. Холод выкрадывался из укромных лощинок и расползался.
— Надо все-таки посмотреть, что там дальше, — решилась, наконец, Бина. — Я далеко не пойду, нет, я только чуть-чуть. А то вот ушла уже далеко, и хватит, все, больше не буду. Но посмотреть нужно, вдруг там что-нибудь и найдется, полезное, и пригодится. Или просто вдруг интересно. Что-нибудь.
Она побежала вперед и вдруг выбежала к лощинке — крохотная долинка вилась между отрогами и растворялась в фиолетово-сером мраке. И хотя вокруг было мрачно, тревожно, тоскливо — лощинка неожиданно показалась очень приветливой и уютной. В ней было загадочно и волшебно — не так, как везде, а как-то уже по-другому, по-своему.
— Ух ты, какая лощинка! Какая хорошенькая! — прошептала Бина, глотая слезы. — Вот было бы здорово, если бы я, дура такая, не потерялась! Как было бы весело и интересно...
Она перебежала замерзший ручей и остановилась у входа в лощинку, под разлапистым деревом.
— Нет, я все-таки туда и схожу! — решилась Бина. — Я немножко туда схожу, и немножко там посмотрю, и немножко там погуляю, полминуточки. Совсем немножко! За полминуточки я еще больше не потеряюсь. Честное слово.
И она забежала в лощинку и, осторожно ступая по снегу, который здесь становился все глубже, стала красться в волшебный таинственный сумрак. Лощинка и вправду была какая-то просто совсем уже необыкновенная — даже деревья тут спали совсем не так, как там, сзади. Они стояли вдоль замерзшего ручейка, и с веток изредка падали лохматые хлопья тихого снега.
— Ух ты, как здорово!.. Надо же, как бывает! Вот Дед Мороз молодец, надо же так замечательно все устроить! Эх, жалко, что я потерялась, и мама не видит, и папа... — Бина снова горько вздохнула.