В книге «Пустышка. Что интернет делает с нашими мозгами»[29] Николас Карр подробно описывает, насколько фундаментально интернет, пользуясь пластичностью мозга, вынуждает его к поверхностному мышлению. Проведя много времени за экраном, мы приучаемся поглощать большее количество информации, но усваиваем ее менее эффективно, не прочитываем до конца абзацы, постоянно меняем объекты внимания. «Чем умнее программа, тем тупее пользователь», – пишет Карр.
Наиболее разительный пример гибкости нашего мозга приведен в недавнем исследовании, проведенном в области нейроинженерии. Основываясь на данных этого эксперимента, специалисты полагают, что уже в следующем поколении можно будет «заставить» человека «усвоить новые знания, навыки или память, а возможно, и восстановить навыки или знания, поврежденные в результате несчастного случая, болезни или старения, притом что сам человек не заметит процесс приобретения новых знаний». Здесь я цитирую доклад коллектива ученых Бостонского университета. Эта команда под руководством Такео Ватанабэ смогла декодировать данные функциональной МРТ, чтобы особыми весьма специфическими способами модифицировать активность зрительной коры у испытуемых людей. «Представьте себе человека, смотрящего на компьютерный экран, – говорится в докладе Национального научного фонда, – и представьте, что паттерны нейронной активности этого человека модифицируются так, что начинают соответствовать паттернам тренированного спортсмена». Возможности подобной инъекции «незаслуженного» знания поразительны, но они наверняка станут предметом длительных дискуссий среди специалистов по биомедицинской этике. Мозг вашего внука, возможно, удастся незаметно обучить определенным вещам (на что он, между прочим, не давал своего согласия), пока он будет просто смотреть некоторые сюжеты через цифровые контактные линзы. Другими словами, декодирование нейронной обратной связи обещает возможность пассивного (причем гарантированного и незаметного) обучения человека, который не намерен обучаться.
Сегодня мы отмечаем, что что-то изменилось в наших умах. Но мы пока абсолютно беспомощны в борьбе с этими переменами. Можно говорить лишь о болезненном пристрастии к технологиям, которые эти изменения вызывают.
Но будут ли наши дети ощущать эти неприятности? Заменит ли джем-сейшен в подвале компьютерное прослушивание и просмотр «Икс-Фактора»[30]? Уступят ли место серьезные разговоры и одинокие прогулки изматывающему чтению рваных фрагментарных текстов? Заменит ли лихорадочная беспокойная праздность мягкую определенность мира раннего детства? Конечно, у наших детей всегда будут моменты уединения – их не ждет жизнь стопроцентных зомби. Они, безусловно, смогут блуждать по лесу, голышом бегать по пляжу и иногда отвлекаться от цифровых устройств. Их жизнь станет чередованием соединений и разъединений с цифровым миром. Вопрос в другом: изменятся ли предпочтения, легко ли будет детям отключаться от сети и погружаться в одиночество. Важно и то, что мы, взрослые, отвечаем за медийный рацион наших детей, причем в степени, неведомой родителям прошлых поколений. Так как наши чада приобщены к изобилию медийных средств, нам придется специально находить способы отлучать их от цифрового мира. Мы не можем полагаться в этом деле на случай.
Без таких тщательно спланированных и подготовленных «отпусков» (без SMS и компьютерного монитора) наши дети будут страдать не менее тех, кто имеет неограниченный доступ к фастфуду. Результат в том, что аборигены цифрового мира оказываются менее уязвимыми, чем можно предположить. В 2012 году Элонский университет в сотрудничестве с социологической компанией Pew Internet and American Life Project выпустил доклад, где суммированы мнения 1021 человека – критиков, экспертов и пайщиков – об их отношении к аборигенам цифрового мира. На основании исследования был сделан следующий вывод: молодые люди в наше время рассматривают интернет как «внешний мозг». Они научились быстро принимать решения, несмотря на то что жаждут при этом «немедленного вознаграждения и часто выносят поверхностные и скоропалительные суждения». Некоторые эксперты проявили умеренный оптимизм относительного будущего молодежи. Сьюзен Прайс, CEO[31] и руководитель отдела стратегических сетевых исследований студии San Antonio Firecat, предположила, что «те, кто оплакивает упадок способности к глубокому мышлению… не в состоянии оценить потребность в адаптации нашего поведения и наших реакций к новым реальностям и возможностям». Прайс обещает, что молодые люди (и те, кто молод душой) разовьют у себя новые навыки и стандарты мышления и поведения, которые больше соответствуют их реальности, а не ситуации, скажем, 1992 года.